Галдарейка, рыжеватый снег, небо в наступившем декабре, хорошо и одиноко мне на заставском замершем дворе.
Флигель окна тушит на снегу, и деревья тонкие легки. Не могу укрыться, не могу от ночного инея тоски, если небо светится в снегу, если лай да дальние гудки…
Вот седой, нахохленный сарай озарит рыданье петуха — и опять гудки, и в переулке лай, и заводу близкому вздыхать…
Всё я жду — придешь из-за угла, где фонарь гадает на кольцо. Я скажу: «Я — рада! Я ждала… У меня холодное лицо...»
Выпал снег… С заводов шли давно. «Я ждала не только эту ночь. Лавочка пушиста и мягка. Ни в душе, ни в мире не темно, вздрагивает нанебе слегка...»
Но ложится иней на плечах. За тремя кварталами пыхтит темный поезд, уходящий в час на твои далекие пути…
1927 или 1928