Германия — это тебе! Это не от Рапалло. Не наркомвнешторжьим я расчётам внял. Никогда, никогда язык мой не трепала комплиментщины официальной болтовня. Я не спрашивал, Вильгельму, Николаю прок ли, — разбираться в дрязгах царственных не мне. Я от первых дней войнищу эту проклял, плюнул рифмами в лицо войне. Распустив демократические слюни, шёл Керенский в орудийном гуле. С теми был я, кто в июне отстранял от вас нацеленные пули. И, когда стянув полков ободья, сжали горла вам французы и британцы, голос наш взвивался песней о свободе, руки фронта вытянул брататься. Сегодня хожу по твоей земле, Германия, и моя любовь к тебе расцветает романнее и романнее. Я видел — цепенеют верфи на Одере, я видел — фабрики сковывает тишь. Пусть, — не верю, что на смертном одре лежишь. Я давно с себя лохмотья наций скинул. Нищая Германия, позволь мне, как немцу, как собственному сыну, за тебя твою распеснить боль.
Рабочая песнь
Мы сеем, мы жнем, мы куем, мы прядем, рабы всемогущих Стиннесов. Но мы не мертвы. Мы ещё придем. Мы ещё наметим и кинемся. Обернулась шибером, улыбка на морде, — история стала. Старая врет. Мы ещё придем. Мы пройдём из Норденов сквозь Вильгельмов пролёт У них доллары. Победа дала. Из унтерденлиндских отелей ползут, вгрызают в горло доллар, пируют на нашем теле. Терпите, товарищи, расплаты во имя… За все — за войну, за после, за раньше, со всеми, с ихними и со своими мы рассчитаемся в Красном реванше…
На глотке колено. Мы — зверьи рычим. Наш голос судорогой немится… Мы знаем, под кем, мы знаем, под чьим ещё подымутся немцы. Мы ещё извеселим берлинские улицы. Красный флаг, — мы заждались — вздымайся и рей! Красной песне из окон каждого Шульца откликайся, свободный с Запада Рейн.
Это тебе дарю, Германия! Это не долларов тыщи, этой песней счета с голодом не свесть. Что ж, и ты и я — мы оба нищи, — у меня это лучшее из всего, что есть.