У самого Понта Эвксинского, Где некогда жил Геродот, У самого солнца грузинского, Где цитрус привольно растет,
Где дышит в апреле расцветшая Пугливая прелесть цветов, Где пышет вражда сумасшедшая Различных племен и родов,
Где землю копают историки На твердом морском берегу, — Кофейню в неприбранном дворике Никак я забыть не могу.
Туристы, простые и знатные, Дороги не ищут сюда. Бывают здесь люди приятные, Почтенные люди труда.
Армяне-сапожники, умницы, Портные, торговая сеть, Мыслители рынка и улицы Здесь любят в прохладе сидеть.
В обычаях жителя местного — Горячий, но вежливый спор. За чашечкой кофе чудесного Неплохо вести разговор.
Там, в дальнем углу, — завсегдатаи, И это видать по всему. Как рады, худые, усатые, Соседу они своему!
Он смотрит глазами блестящими, Издерганный, смуглый, седой. Поднимет руками дрожащими То кофе, то чашку с водой,
Поднимет — и в жгучем волнении На столик поставит опять. «… Я сделал им там заявление: — А что, если смогут узнать,
О нашей проведают гибели Бойцы Белояниса вдруг? За это и зубы мне выбили». «А много ли?» — «Тридцать на круг».
«Да что ты, чудак, ерепенишься? Вернулся? Живи как-нибудь! Еще ты не старый, ты женишься, Но рот себе справь, не забудь».
Он слушал и шутки отбрасывал Оливковой нервной рукой. А море закат опоясывал, И шум утихал городской.
Казалось, что крик человеческий Рождался в глубинах морских: Одних проклинал он по-гречески, По-русски рыдал о других.
1956