Я хочу говорить с тобою о тяжелой нашей вине, так, чтоб больше не знать покоя ни тебе, товарищ, ни мне.
Я хочу говорить недолго: мне мерещится все больней Ольга, русская девушка Ольга… Ты, наверное, знаешь о ней.
На немецкой земле на проклятой в подлом рабстве томится она. Это наша вина, солдаты, это наша с вами вина.
Точно образ моей отчизны, иссеченной, усталой, больной, вся — страдание, вся — укоризна,- так встает она предо мной.
Ты ли пела, певучая? Ты ли проходила, светлее луча? Только слезы теперь застыли в помутневших твоих очах.
Я гляжу на нее, немея, но молчать уже не могу. Что мы сделали? Как мы смели пол-России отдать врагу?
Как мы смели ее оставить на грабеж, на позор — одну?! Нет, товарищ, молчи о славе, если сестры твои в плену.
Я затем говорю с тобою о тяжелой такой вине, чтоб не знать ни минуты покоя ни тебе, товарищ, ни мне.
Чтобы стыдно было и больно, чтоб забыть о себе,— пока плачет русская девушка Ольга у германского кулака.
20 сентября 1942