Кусок небосвода причудливо вырезан кровлями. Пей крепкое зелье мороза — заплачено кровными! Январь-стеклодув потрудился над хрупкими кронами, и столько стекла, что бей не жалея, и счастье уже обеспечено. Луна обесточена. Все в эту ночь обесцвечено. Лишь полночь бела.
Хоть в ночь на четверг все шныряет среда, как наводчица, немилую зиму, и ту прогонять мне не хочется. Пускай эта белая стужа меж зданий полощется. Ведь ясно душе: торопишь весну, и апрелю быть может, икается, но жизнь подгоняешь, а смерть там, вдали, откликается, и близко уже.
Былое, как южное лето в полярных зимовниках, в нас бродит. И русский наш рок о фабричных гармониках тоскует. И рокер безумный «Похмелье в Хамовниках» лудит на трубе. И Божий «жигуль» — шина скачана, дверь разворочена, — не ведая, где там проезжая часть, где обочина, гуляет себе…
1965