Запретить совсем бы ночи-негодяйке
выпускать из пасти столько звёздных жал.
Я лежу, — палатка в Кемпе «Нит гедайге».
Не по мне всё это. Не к чему... и жаль...
Взвоют и замрут сирены над Гудзоном,
будто бы решают: выть или не выть?
Лучше бы не выли. Пассажирам сонным
надо просыпаться, думать, есть, любить...
Прямо перед мордой пролетает вечность —
бесконечночасый распустила хвост.
Были б все одеты и в белье, конечно,
если б время ткало не часы, а холст.
Впрячь бы это время в приводной бы ремень, —
спустят с холостого — и чеши и сыпь!
Чтобы не часы показывали время,
а чтоб время честно двигало часы.
Ну, американец... тоже... чем гордится.
Втёр очки Нью-Йорком. Видели его.
Сотня этажишек в небо городится.
Этажи и крыши — только и всего.
Нами через пропасть прямо к коммунизму
перекинут мост, длиною — во сто лет.
Что ж, с мостища с этого глядим с презрением вниз мы?
Кверху нос задрали? загородились? Нет.
Мы ничьей башки мостами не морочим.
Что такое мост? Приспособленье для простуд.
Тоже... без домов не проживёте очень
на одном таком возвышенном мосту.
В мире социальном те же непорядки:
три доллара за день, на — и отвяжись.
А у Форда сколько? Что играться в прятки!
Ну, скажите, Кулидж, — разве это жизнь?
Много ль человеку (даже Форду) надо?
Форд — в мильонах фордов, сам же Форд — в аршин.
Мистер Форд, для вашего, для высохшего зада
разве мало двух просторнейших машин?
Лишек — в М. К. Х. Повесим ваш портретик.
Монумент и то бы вылепили с вас.
Кланялись бы детки, вас случайно встретив.
Мистер Форд — отдайте! Даст он... Чёрта с два!
За палаткой мир лежит угрюм и тёмен.
Вдруг ракетой сон звенит в унынье в это:
«Мы смело в бой пойдём за власть Советов...»
Ну, и сон приснит вам полночь-негодяйка!
Только сон ли это? Слишком громок сон.
Это комсомольцы Кемпа «Нит Гедайге»
песней заставляют плыть в Москву Гудзон.