Уж как кореш кореша волок В Кoневичи, горный хуторок, Тропочкой, взбирающейся круто, С нитроглицеринчиком в горсти. Думали, вовек не добрести. Добрели. Хорошая минута.
Выбрались и встали в полный рост. Высится над кручею погост. Кто ж это глядит на гостя косо? Коневичи в саблях и усах, Коневичи с трубками в устах — Грозные хранители утёса.
Кореша встречает отчий кров, Коневич-отец кричит, суров: «Как тебе не стыдно, срам те било! Гостя уморил бы, что тогда?» (Тропочкой крутою, вот беда, Гостюшке дыханьишко отбило.)
Коневич восьмидесяти лет Гостя волочёт на табурет — Около печурки поспокойней. Вслушиваясь в Коневичей речь, Гость мечтает: здесь бы и прилечь — В Коневичах, возле колокольни.
Здесь и отдохнуть в конце концов — Около усатых удальцов, Высеченных местным камнеделом; Так, чтоб с высоченной вышины Долы были свежие видны, Спящие в тумане отверделом.
Коневич-отец несёт вина, Посидите, молит, дотемна, Переспите тут, а сyтра доле; Добрым сыром хвастает старик; Вслушиваясь в Коневичей крик, Гость соображает: козий, что ли?
«Козий, что ли?» — спрашивает у Кореша, а тот ни тпру ни ну; Коневич-отец, сидящий рядом: «Козий, козий», — гостюшке в ответ. Меркнет за окном небесный свет. Гость глядит на сыр хорошим взглядом.
Мур да мур, мурлычет кот сквозь сон, Всё угомонится, спит и он; Горы прикорнули у порога; Даже псы не брешут из конур. Как там у Серёжи? — Warte nur. Balde. Скоро. Подожди немного.
1987