Отшельники, тристаны и поэты, Пылающие силой вещества — Три разных рукава в снующих дебрях мира, Прикованных к ластящемуся дну. Среди людей я плыл по морю жизни, Держа в цепях кричащую тоску, Хотел забыться я у ног любви жемчужной, Сидел, смеясь, на днище корабля. Но день за днем сгущалось оперенье Крылатых туч над головой тройной, Зеленых крон все тише шелестенье, Среди пустынь вдруг очутился я. И слышу песнь во тьме руин высоких, В рядах колонн без лавра и плюща: «Пустынна жизнь среди Пальмир несчастных, Где молодость, как виноград, цвела В руках умелых садовода Без лиц. В его садах необозримых, Неутолимы и ясны, Выходят из развалин пары И вспыхивают на порогах мглы. И только столп стоит в пустыне, В тяжелом пурпуре зари, И бородой Эрот играет, Копытцами переступает На барельефе у земли. Не растворяй в сырую ночь, Геката, — Среди пустынь, пустую жизнь влачу, Как изваяния, слова сидят со мною Желанней пиршества и тише голубей. И выступает город многолюдный, И рынок спит в объятьях тишины Средь антикваров желчных говорю я: »Пустынных форм томительно ищу". Смолкает песнь, Тристан рыдает В расщелине у драгоценных плит: «О, для того-ль Изольды сердце Лежало на моей груди, Чтобы она, как Филомела, Взлетела в капище любви, Чтобы она прекрасной птицей Кричала на ночных брегах ...» Пересекает голос лысый Из кельи над рекой пустой: «Не вожделел красот я мира, Мой кабинет был остеклен, За ними книги в пасти черной, За книгами — сырая мгла. Но все же я искал названий И пустоту обогащал, Наследник темный схимы темной, Сухой и бледный, как монах. С супругой нежной в жар вечерний Я не спускался в сад любви...» Но, выступает столп в пустыне Шаги из келии ушли. И в переходах отдаленных, На разрисованных цветах, Пространство музыкой светилось, Как-будто солнцем озарилась Невидимой, но ощутимой речь: «Когда из волн я восходила На Итальянские поля — Но здесь нежданно я нашла Остаток сына в прежнем зале. Он красен был и молчалив, Когда его я поднимала, И ни кудрей, и ни чела, Но все же крылышки дрожали». И появившись вдалеке, В плаще багровом, в ризе синей, Седые космы распустив, Она исчезла над пустыней. И смолкло все. Как лепка рук умелых, Тристан в расщелине лежит, Отшельник дремлет в келье книжной, Поэт кричит, окаменев. Зеленых крон все громче шелестенье. На улице у растопыренных громад Очнулся я. Проходит час весенний, Свершенный день раскрылся у ворот.
Май — сент. 1924