Я знаю — далеко на Каме тревожится, тоскует мать. Что написать далекой маме? Как успокоить? Как солгать?
Она в открытках каждой строчкой, страшась и всей душой любя, все время молит: «Дочка, дочка, прошу, побереги себя...»
О, я любой ценою рада тревогу матери унять. Я напишу ей только правду. Пусть не боится за меня. «Я берегу себя, родная. Не бойся, очень берегу: Я город наш обороняю со всеми вместе, как могу. Я берегу себя от плена, позорнейшего на земле.
Мне кровь твоя, чернея в венах, диктует: гибель, но не плен! Не бойся, мама, я не струшу, не отступлю, не побегу. Взращенную тобою душу непобежденной сберегу. Не бойся, нет во мне смятенья, еще надолго хватит сил: победоносному терпенью недаром Ленин нас учил. Не бойся, мама,— я с друзьями, а ты люби моих друзей...»
… Так я пишу далекой маме. Я написала правду ей.
Я не пишу — и так вернее,— что старый дом разрушен наш, что ранен брат, что я старею, что мало хлеба, мало сна. И главная, быть может, правда в том, что не все узнает мать. Ведь мы залечим эти раны, мы все вернем себе опять. И сон — спокойный, долгий, теплый, и песни с самого утра, и будет в доме, в ясных стеклах заря вечерняя играть…
И я кричу знакомым людям: — Пишите правду матерям! Пишите им о том, что будет. Не жалуйтесь, что трудно нам.
Сентябрь 1941