Ты как будто знала, муза, Что, влекомы и теснимы Жизнью, временем, с латынью Далеко бы не ушли мы.
Вечный твой Парнас, о муза, Далеко не тот, где боги Наслаждались и ревниво К бедным смертным были строги.
И, восстав от сна, ни разу Ты на девственные плечи Не набрасывала тоги, не слыхала римской речи,
И про римский Капитолий От меня ж ты услыхала В день, когда я за урок свой Получил четыре балла.
Вместе мы росли, о муза! И когда я был ленивый Школьник, ты была малюткой Шаловливо-прихотливой.
И уж я не знаю, право (Хоть догадываюсь ныне), Что ты думала, когда я Упражнял себя в латыни?
Я мечтал уж о Пегасе,- Ты же, резвая, впрягалась Иногда в мои салазки И везла меня, и мчалась —
Мчалась по сугробам снежным Мимо бани, мимо сонных Яблонь, лип и низких ветел, Инеем посеребренных,
Мимо старого колодца, Мимо старого сарая, И пугливо сердце билось, От восторга замирая.
Иногда меня звала ты Слушать сказки бедной няни, На скамье с своею прялкой Приютившейся в чулане.
Но я рос, и вырастала Ты, волшебная малютка, Дерзко я глядел на старших, Но с тобой мне стало жутко.
В дни экзаменов бывало, Не щадя меня нимало, Ты меня терзала, муза,- Ты мне вирши диктовала.
В дни, когда, кой-как осилив Энеиду, я несмело За Горациевы оды Принимался,- ты мне пела
Про широку степь,- манила В лес, где зорю ты встречала, Иль поникшей скорбной тенью Меж могильных плит блуждала.
Там, где над обрывом белый Монастырь и где без окон Терем Олега,- мелькал мне На ветру твой русый локон.
И нигде кругом — на камнях — Римских букв не находил я Там, где мне мелькал твой локон, Там, где плакал и любил я.
В дни, когда над Цицероном Стал мечтать я, что в России Сам я буду славен в роли Неподкупного витии,-
Помнишь, ты меня из классной Увела и указала На разлив Оки с вершины Исторического вала.
Этот вал, кой-где разрытый, Был твердыней земляною В оны дни, когда рязанцы Бились с дикою ордою;-
Подо мной таились клады, Надо мной стрижи звенели, Выше — в небе — над Рязанью — К югу лебеди летели,
А внизу виднелась будка С алебардой, мост да пара Фонарей, да бабы в кичках Шли ко всенощной с базара.
Им навстречу с колокольни Несся гулкий звон вечерний; Тени шире разрастались — Я крестился суеверней…
Побледнел твой лик, и, помню, Ты мне на ухо пропела: «Милый мой! скажи, какая Речь в уме твоем созрела?
О, вития! здесь не форум — Здесь еще сердцам народа Говорит вот этот гулкий Звон церковный, да природа…
Здесь твое — quousque tandem Будет речью неуместной, И едва ль понятен будет Стих твой — даже благовестный!»
Время шло — и вот из школы В жизнь ушел я, и объяла Тьма меня; но ты, о муза, Друг мой, свет мой, не отстала.
Помнишь,- молодо-беспечны И отверженно-убоги, За возами шли мы полем Вдоль проселочной дороги,-
Нас охватывали волны Простывающего жара, Лик твой рдел в румяном блеске Вечереющего пара,
И не юною подругой, И не девушкой любимой — Божеством ты мне казалась, Красотой невыразимой
Я молчал — ты говорила: «Нашу бедную Россию Не стихи спасут, а вера В божий суд или в мессию.
И не наши Цицероны, Не Горации — иная Вдохновляющая сила,- Сила правды трудовая
Обновит тот мир, в котором Славу добывают кровью.- Мир с могущественной ложью И с бессильною любовью»…
С той поры, мужая сердцем, Постигать я стал, о муза, Что с тобой без этой веры Нет законного союза…
1877