Читать стихи Николая Агнивцева о жизни
Ау, века? Ах, где ты, где ты,
Веселый век Елизаветы,
Одетый в золото и шелк?.
Когда в ночи, шагая левой,
Шел на свиданье, как Ромео,
К императрице целый полк!
Когда на царском фестивале
Сержанты томно танцевали
С императрицей менуэт…
Любила очень веселиться
Веселая императрица
Елисавет!
Ay, века? Ах, где ты, где ты,
Веселый век Елизаветы,
Когда на площади Сенной
Палач в подаренной рубахе
К ногам царицы с черной плахи
Швырнул язык Лопухиной!
И крикнул с пьяною усмешкой:
«Эй, ты, честной народ, не мешкай!
Кому язык? Берешь, аль нет?!»
Любила очень веселиться
Веселая императрица
Елисавет!
1923
[...]
К Монне Фианете
Стукнул на рассвете
Граф Рене Камбон.
И, хоть Фианета
Не была одета,
Всё ж был принят он.
В розовом алькове,
Где у изголовья
Под гирляндой роз
Мраморной Психее
Что-то шепчет, млея,
Мраморный Эрос.
Ах, мой дорогой, ответьте;
Что прекраснее на свете
Неодетых дам?
Граф был не дурак же,
Думал точно так же.
И все стихло там…
В розовом алькове,
Где у изголовья
Под гирляндой роз
Мраморной Психее
Что-то шепчет, млея,
Мраморный Эрос.
В позе очень стильной
Задремал жантильный
Граф Рене Камбон…
Тут я буду точен:
Ровно двух пощечин
Вдруг раздался звон
В розовом алькове,
Где у изголовья
Под гирляндой роз
Мраморной Психее
Что-то шепчет, млея,
Мраморный Эрос.
И, открывши веки,
Граф Рене навеки
Удалился вспять…
Посудите сами –
Черт возьми, при даме
Разве можно спать?
1921
[...]
Однажды в Африке
Купался Жираф в реке.
Там же
Купалась гиппопотамша.
Ясно,
Что она была прекрасна.
Не смотрите на меня так странно.
Хотя гиппопотамши красотою не славятся,
Но она героиня романа
И должна быть красавицей.
При виде прекрасной Гиппопотамши
Жесткое жирафино сердце
Стало мягче самой лучшей замши
И запело любовное скерцо.
Но она,–
Гипопотамова жена,
Ответила ясно и прямо,
Что она – замужняя дама
И ради всякого сивого мерина
Мужу изменять не намерена.
А если, мол, ему хочется жениться,
То, по возможности, скорей
Пусть заведет жирафиху-девицу
И целуется с ней.
И будет его жребий радостен и светел,
А там, глядишь, и маленькие жирафчики появились…
Жираф ничего не ответил.
Плюнул. И вылез.
1921
[...]
Москва и Киев задрожали,
Когда Петр, в треске финских скал,
Ногой из золота и стали
Болото невское попрал!..
И взвыли плети!.. И в два счета –
Движеньем Царской длани – вдруг –
Из грязи Невского болота –
Взлетел Ампирный Петербург:
И до сих пор, напружив спины,
На спинах держат град старинный
Сто тысяч мертвых костяков
Безвестных русских мужиков!..
И вот теперь, через столетья,
Из-под земли, припомнив плети,
Ты слышишь, Петр, как в эти дни
Тебе аукают они?!..
1923
[...]
О, звени, старый вальс, о, звени же, звени
Про галантно-жеманные сцены,
Про былые, давно отзвеневшие дни,
Про былую любовь и измены.
С потемневших курантов упал тихий звон,
Ночь, колдуя, рассыпала чары…
И скользит в белом вальсе у белых колонн
Одинокая белая пара…
– О, вальс, звени –
про былые дни.
И бесшумно они по паркету скользят…
Но вглядитесь в лицо кавалера:
Как-то странны его и лицо, и наряд,
И лицо, и наряд, и манеры…
Но вглядитесь в неё: очень странна она,
Неподвижно упали ресницы,
Взор застыл… И она – слишком, слишком бледна,
Словно вышла на вальс из гробницы…
– О, вальс, звени –
про былые дни.
И белеют они в странном вальсе своем
Меж колонн в белом призрачном зале…
И, услышавши крик петуха за окном,
Вдруг растаяли в тихой печали.
О, звени, старый вальс сквозь назойливый гам
Наших дней обезличенно серых:
О надменных плечах белых пудреных дам,
О затянутых в шелк кавалерах:
– О, вальс, звени –
про былые дни.
1921
[...]
Вы помните тот вечно-звонный
Неугомонный «Красный дом»,
Вздымающий свои фронтоны
В великолепии своем?
Где с давних пор в российском мраке,
На целый миp, средь этих зал,
Российской Мысли вечный факел
Неугасаемо пылал;
Где каждый год, в звенящем гаме
Под неустанный смех и спор,
Двадцатилетними глазами
Сверкал гигантский коридор!..
Там, под гуденье аудиторий,
Средь новых лиц и новых дней,
Вздыхает в старом коридоре
Тень мертвой Юности моей…
1923
[...]
Длинна как мост, черна как вакса,
Идёт, покачиваясь, такса…
За ней шагает, хмур и строг,
Законный муж её – бульдог.
Но вот, пронзенный в грудь с налета,
Стрелой собачьего Эрота,
Вдруг загорелся, словно кокс,
От страсти к таксе встречный фокс.
И был скандал (ах, знать должнывы,
Бульдоги дьявольски ревнивы).
И молвил встречный пудель: «Так-с,
Не соблазняй семейных такс».
И, получив на сердце кляксу,
Фокс так запомнил эти таксу,
Что даже на таксомотор
Смотреть не мог он с этих пор.
1921
[...]
К некоей лэди в шикарнейший зал,
В силу печальных событий,
Джим-негритенок лакеем попал
Прямо с родного Таити.
И, запыхавшись средь всяческих дел,
Вазу разбил как-то раз он…
Он быть лакеем еще не умел,
И был за это наказан.
«Ах, госпожа, где же мог я узнать,
Как обращаться с вещами такими?.
Нехорошо, госпожа, обижать
Бедного черного Джимми».
Лэди была словно сахар бела,
Джим же был черен, как сажа.
Но… настигает Эрота стрела
И папуасов ведь даже.
И в умилении лэди в плечо
Вдруг укусил как-то раз он.
Он не умел целоваться ещё
И был за это наказан.
«Ах, госпожа, где же мог я узнать,
Как обращаться с вещами такими?
Нехорошо, госпожа, обижать
Бедного черного Джимми»…
1921
[...]
Там, где Российской Клеопатры
Чугунный взор так горделив,
Александрийского театра
Чеканный высится массив.
И в ночь, когда притихший Невский
Глядит на бронзовый фронтон,
Белеет тень Комиссаржевской
Средь исторических колонн…
Ты, Петербург, с отцовской лаской
Гордишься ею!.. Знаю я:
Была твоей последней сказкой
Комиссаржевская твоя.
Нежнее этой сказки нету!
Ах, Петербург, меня дивит,
Как мог придумать сказку эту
Твой размечтавшийся гранит?!
1921
[...]
Вы не бывали
На канале?
На погрузившемся в печаль
«Екатерининском канале»,
Где воды тяжелее стали
За двести лет бежать устали
И побегуть опять едва ль…
Вы там наверное бывали?
А не бывали! – Очень жаль!
Эрот в ночи однажды, тайно
Над Петербургом пролетал,
И уронил стрелу случайно
В «Екатерининский канал».
Старик-канал, в волненьи странном,
Запенил, забурлил вокруг
И вмиг – Индийским Океаном
Себя почувствовал он вдруг!..
И, заплескавши тротуары,
Ревел, томился и вздыхал
О параллельной «Мойке» старый
«Екатерининский канал»…
Но, «Мойка» – женщина. И бойко
Решив любовные дела,–
Ах!.. – «Крюкову каналу» «Мойка»
Свое теченье отдала!..
Ужасно ранит страсти жало!..
И пожелтел там, на финал,
От козней «Крюкова канала»
«Екатерининский канал»!..
Вы не бывали
На канале?.
На погрузившемся в печаль
«Екатерининском канале»,
Где воды тяжелее стали
За двести лет бежать устали
И побегут опять едва ль?
Вы там наверное бывали?
А не бывали! – очень жаль!
1923
[...]
Раз персидскою весною
Шел Абдул к Фатиме в дом
С нагруженным косхалвою
Очень глупым ишаком.
Шел Абдул и пел: «Всю ночь-то
Процелуюсь я, да как…
Ты ж не будешь оттого, что
Я Абдул, а ты – ишак».
Так, смеясь весьма ехидно,
И хватаясь за бока,
В выражениях обидных
Пел Абдул про ишака.
«Вот идет со мной ишак,
Он – один, а глуп, как два.
Ай, какой смешной ишак.
В–ва!!!»
И, придя к ней – стук в окошко,
Вот и я, Фатима, здесь.
Целоваться вы немножко
Не интересуетесь?"
Но она ему на это
Отвечала кратко, что
Мужу старому Ахмету
Не изменит ни за что.
Он сказал: «Ай, как вы строги…»
И ушел домой он… так…
И, обратно по дороге,
Про Абдула пел ишак:
«Вот идет со мной ишак.
Он один, а глуп, как два.
Ай, какой смешной ишак.
В–ва!!!»
1921
[...]
Изящна, как игрушечка,
Прелестная пастушечка
Плела себе венок.
И с нею рядом туточки
Наигрывал на дудочке
Прелестный пастушок.
И пели в тэт-а-тэтике
Любовные дуэтики.
Что с ними дальше станется –
Вам скажет окончаньице.
Но некая маркизочка
По имени Алисочка
Вдруг вышла на лужок.
И вот без промедленьица
Её воображеньице
Пленил сей пастушок.
«Вот мне б для адюльтерчика
Такого кавалерчика!»
Что с ними дальше станется –
Вам скажет окончаньице.
Тогда на эпиложечек
Взяла пастушка ножичек
И стала им махать.
При виде этих сценочек
Встал пастушок с коленочек
И удалился вспять…
Что станется с пастушечкой,
Страстей его игрушечкой?
Ни черта с ней не станется.
Вот вам и окончаньице.
1921
[...]
В облачно-солнечной лужице,
Взоры богов веселя,
Щепкой беспомощной кружится
Маленький шарик-Земля.
Крошечна жалкая доля твоя
С маленьким счастьем и маленькой мукой.
Маленький шарик Земля,
Дай, я тебя убаюкаю.
Между тусклых звёздных точек,
Завертев судьбу свою,
Эй, вертись, вертись, комочек,
Баю-баюшки-баю.
На одной теснясь подушке,
Все миры поймавши в сеть,
Жмут тебя две потаскушки,
Две сестрицы: Жизнь и Смерть.
Так давайте ж что есть мочи
Всё кругом в мошну твою.
Совесть? Честь? –Спокойной ночи,
Баю-баюшки-баю.
Каждый быть собою волен.
Каждый прав в своих делах:
Царь и раб. Мудрец и воин.
Потаскушка и монах.
Счастье – грязная цыганка,
Сердце – глупый свинопас.
Совесть – нудная шарманка.
Солнце – стертый медный таз.
Жизнь и Смерть играют в теннис
Звёздным миром на краю.
Так вертись, не ерепенясь,
Баю-баюшки-баю…
1921
[...]
И дни и ночи в страстной позе
Поет о розах на морозе
Перед окном девицы Клер
Маркиз Франсиз де Помдетер.
Он пел с подъемом очень мило
О том, о сем и… выходило,
Со слов маркиза, что маркиз
В раю мог взять бы первый приз.
Он, мол, не требует награды,
Объятий, мол, ему не надо,
Зане он может только сметь:
Взглянуть, вздохнуть и умереть.
Девица Клер вздыхать – вздыхала,
Но двери всё ж не отворяла –
Не без причин, не без причин –
Боясь коварности мужчин.
Хоть Разум чуток, словно филин,
Но Дьявол тоже очень силен.
И… влез в окно к девице Клер
Маркиз Франсиз де Помдетер.
И, влезши к ней подобным родом,
О звездах буркнул мимоходом,
Затем увлек ее в альков, –
Похитил честь… И был таков.
Тут и конец, хоть очень жаль.
Но, если вам нужна
Еще к тому же и мораль –
Извольте, вот она:
«По вышесказанным причинам –
Не верьте, барышни, мужчинам».
1921
[...]
1
В саду у дяди-кардинала,
Пленяя грацией манер,
Маркиза юная играла
В серсо с виконтом Сен-Альмер.
Когда ж, на солнце негодуя,
Темнеть стал звездный горизонт,
Тогда с ней там в игру другую
Сыграл блистательный виконт…
И были сладки их объятья,
Пока маркизу не застал
За этим ветреным занятьем
Почтенный дядя-кардинал.
В ее глазах сверкнули блестки
И, поглядевши на серсо,
Она поправила прическу
И прошептала: «Вот и всё!»
2
Прошли года!.. И вот без счета
Под град свинца – за рядом ряд –
Ликуя, вышли санкюлоты
На исторический парад…
«Гвардейцы, что ж вы не идете?»
И в этот день, слегка бледна,
В последний раз – на эшафоте
С виконтом встретилась она…
И перед пастью гильотины
Достав мешок для головы,
Палач с галантностью старинной
Спросил ее: «Готовы ль вы?»
В ее глазах потухли блестки,
И, как тогда, в игре в серсо,
Она поправила прическу
И прошептала: «Вот и всё!»
1921
[...]
1
Затянут шелком тронный зал.
На всю страну сегодня
Король дает бессчетный бал
По милости господней.
Как и всегда, король там был
Галантен неизменно
И перед дамой преклонил
Высокое колено…
Старый шут, покосившись на зал,
Подняв тонкую бровь, прошептал:
«Он всегда после бала веселого
Возвращается без головы!..
Как легко вы теряете голову!
Ах, король, как рассеянны вы!»
2
Затянут красным тронный зал!
На всю страну сегодня
Народ дает свой первый бал
Без милости господней!
Как и всегда, король там был
Галантен неизменно
И перед плахой преклонил
Высокое колено…
Старый шут, покосившись на зал,
Подняв тонкую бровь, прошептал:
«Он всегда после бала веселого
Возвращается без головы…
Как легко вы теряете голову!
Ах, король, как рассеянны вы!..»
1921
[...]
1
Давайте-ка устроим чистку
Средь коломбин и апашей!
Ведь наши «замы» и модистки,
Кассиры и пиш-машинистки
В любви тех будут не глупей!
Давайте же устроим чистку
Средь коломбин и апашей!
2
Она –кассирша в «Спичка-тресте»
А он – Врид-зам-пом-пом-пом-зам!
Все началось с того, что вместе,
Под вопль кондукторский «не лезьте»
Бочком пролезли все же в трам:
Она –кассирша в «Спичка-тресте»
И он – Врид-зам-пом-пом-пом-зам!
3
В своих движеньях эксцентричен
Трамвай маршрута буквы «А»!
И очутились механично
Они в объятьях романтичных
От двадцать третьего толчка!
В своих движеньях эксцентричен
Трамвай маршрута буквы «А»!
4
Когда-то были купидоны]
Теперь их «замом» стал трамвай!
И перед ними благосклонно –
Через неделю по закону –
Открылся загса тихий рай…
Когда-то были купидоны,
Теперь их «замом» стал трамвай!
5
И дети их снимали кепки
Перед трамваем с буквой «А»,
И, факт рожденья помня крепко,
Махали долго вслед прицепке!
И с благодарностью всегда
Детишки их снимали кепки
Перед трамваем с буквой .«А».
1928
[...]
Где-то давно, друг от друга особо,
Жили да были три старых набоба,
Верили твёрдо они с давних пор,
Что, мол:, спина – просто пыльный ковер.
Но как-то раз их раскаянье взяло
И порешили они для начала
Так управлять, чтоб отныне вперед
В масле катался их добрый народ.
С этою целью сошлись на совете
Первый, второй и задумчивый третий,
И, опираясь десницею в лоб,
Молвил задумчиво первый набоб:
«Всею душой устремляясь к народу,
Я упраздняю плохую погоду,
Зонтик огромный воткну в небосвод,
Чтоб не чихал мой любезный народ».
Было торжественно слово второго:
«Я же для блага народа родного
Распоряжусь, comprenezvous, chaquejour
Делать пейзанам моим маникюр».
И в умилении каждый особо
Слушали третьего оба набоба:
«Я же для блага отчизны родной
Просто возьму и уйду на покой».
1921
[...]
Вы помните былые дни,
Когда вся жизнь была иною?!
Как были праздничны они
Над петербургскою Невою!
Вы помните, как ночью вдруг
Взметнулись красные зарницы
И утром вдел Санкт-Петербург
Гвоздику юности в петлицу?
Ах, кто мог знать, глядя в тот раз
На двухсотлетнего гиганта,
Что бьет его последний час
На… Петропавловских курантах!
И вот иные дни пришли!
И для изгнанников дни эти
Идут вдали от их земли
Тяжелой поступью столетий.
Вы помните иглистый шпиц,
Что Пушкин пел так небывало?
И пышность бронзовых страниц
На вековечных пьедесталах?
И ту гранитную скалу,
Где всадник взвился у обрыва;
И вдаль летящую стрелу
Звенящей Невской перспективы;
И вздох любви нежданных встреч
На площадях, в садах и скверах,
И блеск открытых женских плеч
На вернисажах и премьерах;
И чьи-то нежные уста,
И поцелуи в чьем-то взоре
У разведенного моста
На ожидающем моторе?.
Вы помните про те года
Угасшей жизни петербургской?
Вы помните, никто тогда
Вас не корил тем, что вы русский?
И белым облаком скользя,
Встает все то в душе тревожной,
Чего вернуть, увы, нельзя
И позабыть что невозможно!..
1923
[...]
Хорошо жить на востоке,
Называться Бен-Гасан
И сидеть на солнцепёке,
Щуря глаз на Тегеран…
К чёрту всякие вопросы.
Тишь да гладь да благодать.
Право, с собственного носа
Даже муху лень согнать…
Прямо даже непонятно:
Персия это? Иль персидский рай?
Ай, как хорошо! Ай, как приятно!
Ай-яй-яй-яй-яй-яй!"
Хорошо сидеть на крыше
Персом с ног до головы…
И жиреть там от кишмиша,
Абрикосов и халвы…
Если ж станет очень грустно,
Скушай персик от тоски…
Ай, как вкусны! Ай, как вкусны,
Ай, как вкусны персики!
Прямо даже непонятно:
Персия это? Иль персидский рай?
Ай, как хорошо! Ай, как приятно!
Ай-яй-яй-яй-яй-яй!"
Чтоб любви не прекословить,
Стоит только с крыши слезть…
Кроме персиков, ещё ведь
Персиянки тоже есть…
Ай, Лелива, глаз как слива,
Шаль пестра, как попугай.
Ай, Лелива! Ай, Лелива!..
Как целует! Ай-яй-яй!
Прямо даже непонятно:
Персия это? Иль персидский рай?
Ай, как хорошо! Ай, как приятно!
Ай-яй-яй-яй-яй-яй!"
1921
[...]
– «Мой Бог, вот скука!.. Даже странно,
Какая серая судьба:
Все тот же завтрак у „Контана“,
Все тот же ужин у „Кюба“!..
И каждой ночью, час от часа,
В „Крестовском,“ в „Буффе“, у „Родэ“
Одни и те же ананасы,
Одн и те же декольте!..
В балете же тоска такая,
Что хоть святых вон выноси!..
Все та же Павлова 2-ая,
Et voila! Et voici!..
Цыгане воют, как гиены,
И пьют, как 32 быка!..
В Английском клубе – неизменно –
Тоска и бридж! Бридж и тоска!..
И, вообще, нелепо-странно
Жить в этом худшем из веков,
Когда, представьте, рестораны
Открыты лишь до трех часов!..
Едва-едва успел одеться,–
Уже, пожалте, спать пора!..
И некуда гусару дeться
Всего лишь в 5 часов утра!..
Гусар слезу крюшона вытер,
Одернул с сердцем рукава
И молвил вслух: – „Проклятый Питер!“
– „Шофер, на острова!“…
1923
[...]
Как-то раз путём окрестным
Пролетел Дракон… И там
По причинам неизвестным
Стал глотать прекрасных дам.
Был ужасный он обжора
И, глотая, что есть сил,
Безо всякого разбора
В результате проглотил:
Синьорину Фиамету,
Монну Юлию Падету,
Аббатису Агрипину,
Синьорину Фарнарину,
Монну Лючию ди Рона,
Пять сестёр из Авиньона
И шестьсот семнадцать дам,
Неизвестных вовсе нам.
Но однажды граф Тедеско,
Забежав Дракону в тыл,
Вынул меч и очень резко
С тем Драконом поступил.
Разрубив его на части,
Граф присел… И в тот же миг
Из драконьей вышли пасти
И к нему на шею прыг:
Синьорина Фнамета,
Монна Юлия Падета,
Аббатиса Агрипина,
Синьорина Фарнарина,
Монна Лючия ди Рона,
Пять сестёр из Авиньона,
И шестьсот семнадцать дам
Неизвестных вовсе нам.
Бедный тот Дракон, в несчастьи
Оказавшись не у дел,
Подобрав свои все части,
Плюнул вниз и улетел.
И, увы, с тех пор до гроба
Храбрый граф, пустившись в путь,
Всё искал Дракона, чтобы
С извинением вернуть:
Синьорину Фиамету,
Монну Юлию Падету,
Аббатису Агрипину,
Синьорину Фарнарину,
Монну Лючию ди Рона,
Пять сестёр из Авиньона
И шестьсот семнадцать дам,
Неизвестных вовсе нам.
[...]
У короля был паж Леам –
Проныра хоть куда.
Сто сорок шесть прекрасных дам
Ему сказали «да».
И в сыропуст, и в мясопуст
Его манили в тон:
Сто сорок шесть прекрасных уст
В сто сорок шесть сторон.
Не мог ни спать, ни пить, ни есть
Он в силу тех причин,
Что было дам сто сорок шесть,
А он-то был – один.
Так от зари и до зари
Свершал он свой вояж.
Недаром он, черт побери,
Средневековый паж.
Но как-то раз в ночную тьму,
Темнее всех ночей,
Явились экстренно к нему
Сто сорок шесть мужей.
И, распахнув плащи, все враз
Сказали: «Вот тебе,
О, паж Леам, прими от нас
Сто сорок шесть бэбэ».
«Позвольте, – молвил бледный паж,
Попятившись назад, –
Я очень тронут… Но куда ж
Мне этот детский сад?
Вот грудь моя. Рубите в фарш».
Но, шаркнув у дверей,
Ушли, насвистывая марш,
Сто сорок шесть мужей…
1921
[...]
Из пары старых досок
Родив себя, как мог,
Стоит на перекрестке
Цветной Кооп-Ларек…
В нем что угодно купишь
В два счета! Он –такой:
По виду – словно кукиш,
Но –очень деловой!
Заморские базары,
Крича издалека,
Шлют разные товары
Для этого Ларька.
Берлин, Варшава, Вена
И Ява, и Кантон
Торгуются степенно
С цветным Кооп-Ларьком!
И тут на перекрестке
От дел таких слегка
Потрескивают доски
Советского Ларька…
И вспоминают, тужась,
Как 8 лет назад
Они лежали тут же
На баррикадах в ряд!
1928
[...]
Колонный Эрмитажный зал
Привстал на цыпочки!.. И даже
Амуры влезли на портал!
Сам император в Эрмитаже
Сегодня польку танцевал.
Князь К., почтен и сановит,
Своей супруге после танца
В кругу галантных волокит
Представил чинно иностранца,
Весьма почтенного на вид.
– Граф Калиостро, розенкрейцер,
Наимудрейший из людей!
Единственный из европейцев,
Алхимик, маг и чародей!!!
Прошло полгода так… И вот,
Графине граф заметил остро:
– Вам надо бы продолжить род
Совсем не графов Калиостро,
Ну, а как раз наоборот!
Княгиня, голову склоня,
В ответ промолвила смиренно:
– Ах, не сердитесь на меня,
Я невиновна совершенно!..
Ну, что могла поделать я?
Граф Калиостро, розенкрейцер,
Наимудрейший из людей!
Единственный из европейцев,
Алхимик, маг и чародей!!!
1923
[...]
Сказал мне примус по секрету,
Что в зажигалку он влюблен.
И, рассказавши новости эту,
Впервые выданную свету,
Вздохнул и был весьма смущен.
Но зажигалке и милее
И симпатичнее был форд.
И без любовного трофея
Из этой повести в три шеи
Был примус выброшен за борт!
Тогда, нажав на регулятор,
Взорвался примус от любви.
Так, не дождавшись результатов,
Хоть стильно, но и глуповато
Свел с фордом счеты он свои!
Но, к счастью, для его хозяйки
Был не опасен этот взрыв!
Взревев, как негр из Танганайки,
Он растерял лишь только гайки,
Свою горелку сохранив.
Пусть пахнет песенка бензином.
Довольно нам любовных роз!
И примус с очень грустной миной
По всем посудным магазинам
В починку сам себя понес!
1928
[...]
Как-то раз порой вечерней,
В покосившейся таверне
У красотки Николетты,
(чьи глаза, как два стилета)
Нас собралось ровно семь
(Пить хотелось очень всем).
За бутылкою Киянти
Толковали мне о Канте,
Об его«Императиве»,
О Бразилии, О Хиве,
О сидящих
И, конечно, о любви,
Долго это продолжалось…
В результате ж оказалось,
Что красотка Николетта
(чьи глаза, как два стилета)
В развращенности своей
Делит страсть на семь частей…
«Нет!»– воскликнули мы хором:
Не помиримся с позором.
Так мы этого не бросим:
Подзовем её и спросим.
Пусть сгорает от стыда"
(Рассердились мы тогда).
«Почему, о Николетта
(чьи глаза, как два стилета)
Вы связали ваше имя
Сразу с нами семерыми…
Но ответ был дня ясней:
»Ах, в неделе ведь семь дней"…
Больше мы её не спросим:
Слава богу, что не восемь…
1921
[...]
В монастырской тихой келье,
Позабывши о веселье
(Но за это во сто крат
Возвеличен Иисусом),
Над священным папирусом
Наклонясь, сидел Аббат.
Брат Антонио – каноник,
Муж ученый и законник,
Спасший силой божьих слов
49 еретичек и 106 еретиков.
Но черны, как в печке вьюшки,
Подмигнув хитро друг дружке
И хихикнув злобно вслух,
Два лукавых дьяволенка
Сымитировали тонко
Пару самых лучших мух.
И под носом у Аббата,
Между строчками трактата
Сели для греховных дел…
И на этом папирусе
Повели себя во вкусе
Ста Боккачъевых новелл.
И, охваченный мечтами,
Вспомнил вдруг о некой даме
Размечтавшийся Аббат…
И без всяких апелляций
В силу тех ассоциаций
Был низвергнут прямо в ад
Брат Антонио-каноник,
Муж ученый и законник,
Спасший силой божьих слов
От погибельных привычек
49 еретичек и 106 еретиков.
1921
[...]
От Люксембурга до Бастильи,
Еретикам на вечный страх,
Герольды папские трубили
На всех парижских площадях:
«Мы, добрый папа Лев IV,
Скорбим о дщери Анж-Питу,
Продавшей явно душу черту
За неземную красоту.
И вот, в знак милости Господней
К ней, пребывающей во зле,
Казнить её велел сегодня
Наместник Бога на Земле».
И к Анж-Питу в час утра ранний,
С молитвой кроткой на устах
И с папской буллою в кармане
Пришел напутственный монах.
Она приподняла ресницы:
«Ах, как безжалостны все вы.
На небо к Господу явиться
Я не могу без головы.
Казни меня, но без увечья.
Должна же я, пойми, монах,
С моим возлюбленным при встрече
Поцеловаться в небесах».
1921
[...]
Следя за шашнями светил,
Без горя и забот,
В высокой башне жил-да-был
Почтенный Звездочёт.
Он был учен и очень мудр,
Но шутит зло Эрот.
И вот в одно из вешних утр
Женился Звездочёт.
У Звездочётовой жены
Глаза,– что пара звёзд,
Лицо, как томный лик луны,
А страсть – кометин хвост.
Она грустна, она бледна,
У ней влюбленный вид,
А Звездочёт вею ночь сполна
За звездами следит.
Бледнея каждою весной,
Как лилия в снегу,
Она с особою тоской
Глядела на слугу…
Был недогадлив тот слуга…
Но всё же как-то раз
Воскликнул вдруг слуга: «Ага!»
И… кончен мой рассказ.
Отсюда вывод же такой:
Коль мужем стать пришлось,
Смотри ты лучше за женой,
А звезды – брось!
1921
[...]