Стихи Маргариты Алигера о Санкт-Петербурге

Тополей влюбленное цветенье
вдоль по Ленинградскому шоссе…
Первое мое стихотворенье
на твоей газетной полосе…

Первый трепет, первое свиданье
в тихом переулочке твоем.
Первое и счастье и страданье.
Первых чувств неповторимый гром.

Первый сын, в твоем дому рожденный.
Первых испытаний седина.
Первый выстрел. Город затемненный.
Первая в судьбе моей война.

Выстояла, сводки принимая,
чутким сердцем слушая фронты.
Дождик… Кремль… Рассвет… Начало мая…
Для меня победа — это ты!

Если мы в разлуке, все мне снятся
флаг на башне, смелая звезда…
Восемьсот тебе иль восемнадцать —
ты из тех, кому не в счет года.

Над тобою облако — что парус.
Для тебя столетья — что моря.
Несоединимы ты и старость,
древний город — молодость моя!

1947

… На скрещенье путей непреложных
дом возник из сырой темноты.
В этой комнате умер художник,
и соседи свернули холсты.

Изумляли тяжелые рамы
бесполезной своей пустотой
на диковинных зорях, пока мы
были счастливы в комнате той.

Как звучит эта строчка нелепо!
Были счастливы… Что за слова!
Ленинградское бедное небо,
беззащитна твоя синева.

Ты не знаешь минуты покоя.
Бьют зенитки, сгущается дым.
Не чудесно ль, что небо такое
было все-таки голубым?

Что оно без оглядки осталось
с бедным городом с глазу на глаз?
Не чудесно ль, что злая усталость
стала доброю силою в нас?

Может, нас потому не убили
ни снаряды, ни бомбы врага,
что мы верили, жили, любили,
что была нам стократ дорога

та сырая весна Ленинграда,
не упавшая в ноги врагам…
И почти неземная отрада
нисходила нечаянно к нам.

Чем приметы ее бесполезней,
тем щедрее себя раскрывай.
… Осторожно, как после болезни,
дребезжит ослабевший трамвай.

Набухают побеги на ветках,
страшно первой неяркой траве…
Корабли в маскировочных сетках,
как невесты, стоят на Неве.

Сколько в городе терпких и нежных,
ледяных и горячих ветров.
Только жалко, что нету подснежных,
голубых и холодных цветов.

Впрочем, можно купить у старушки,
угадавшей чужие мечты,
из нехитро раскрашенной стружки
неживые, сухие цветы.

И тебя, мое сердце, впервые,
может быть, до скончания дней,
волновали цветы неживые
сверхъестественной жизнью своей.

… Быстро, медленно ли проходили
эти годы жестоких потерь,
не смирились мы, а победили,
и поэтому смеем теперь

нашей собственной волей и властью
все, что мечено было огнем,
все, что минуло, помнить, как счастье,
и беречь его в сердце своем.

1946

Будний день похож на воскресенье.
На душе ни тягот, ни обид.
За окном смятение весеннее,
розовый исаакиевский гранит.

Теплый дождик… Спутанная пряжа
с Ладоги плывущих облаков…
Оползает краска камуфляжа
с крутолобых вечных куполов.

Ветром сдуем, дождиками смоем
черные твои, война, следы.
Далеко от глаз досужих скроем
знаки несмываемой беды.

Чтоб осталось время только славой,
утренним лучом над головой,
красотой, осанкой величавой,
розовым гранитом над Невой.

1946