Читать стихи Якова Петровича Полонского
Время новое повеяло — смотри,
Время новое повеяло крылом:
У одних глаза вдруг вспыхнули огнем,
Словно луч в лицо ударил от зари,
У других глаза померкли и чело
Потемнело, словно облако нашло…
(Посв. Я. К. Гроту).
Вздымая волны, над заливом
Шла к ночи буря, — гром гудел…
За облака, навстречу ливня,
Орёл с добычею летел…
В своё гнездо, не внемля грому,
Крылами рассекая мглу,
Он нес в когтях своих голубку
И опустился на скалу.
За ним мерцали на закате
Вершин незыблемых снега,
Под ним клубились тучи, — пена
Посеребрила берега.
Ручьи скакали по каменьям,
Орлы кричали… Никому
[...]
Что за беда, что старости уроки,
Предосторожности, угрозы и намеки
Ложатся на тебя, чтоб остудить мечты
? Твоей головки прихотливой…
Что за беда! — ведь и весной бурливой
Ложится поздний снег на ранние цветы.
Но погоди, пройдёт ненастная неделя,
? Проглянет солнце, — и увидим мы,
Как были тщетны все усилия зимы
? Перед затеями апреля…
(Отрывок).
I.
............
Я помню блеск и сухость глаз
И бледность твоего чела,
Когда, с дворовыми простясь,
К отцу проститься ты вошла…
Когда с крыльца в последний раз
Сошла ты, словно торопясь.
Лил дождь и ветер выл, когда
Тебя из отчего села,
Через леса и города
Телега тряская везла.
А ты, скрывая боль в груди,
Шептала: «что-то впереди?»
[...]
О, что хочешь говори!
Я не дам себя в обиду...-
Я верна тебе,- и я
От тебя живой не выйду.
Пусть бранят меня,- зовут
Невозможной, неотвязной!
Для меня любовь — клянусь!-
Не была забавой праздной;
Я поверила твоей
Клятве вечной, непритворной,
И сопернице не дам
Разорвать союз наш кровный…
Закаленная нуждой,
Отрицаемая светом,
Я к распутным не пойду
За спасительным советом.
Пусть расчет их верен,- пусть
Им потворствуют законы,
Никому твоей любви
Не продам за миллионы!
Бей меня или — убей!
Я твоя,- твоей умру я,
С вечной жаждою любви,
Нежных ласк и поцелуя.
Где бы ты ни пропадал,
С кем бы ни был,- на пороге
Будет тень моя стоять,-
Не сойдет с твоей дороги.
Сколько б ты ни изменял,
Что б ни делал,- друг мой милый!-
До могилы ты был «мой»,
Будешь «мой» и за могилой…
1895
[...]
Отшатнувшись от родимых
Гор, утёс ушёл далеко
В море, и стоит высоко
Над разливом волн, гонимых
То с заката, то с востока…
Волны мчатся, волны ропщут,
Волны, злясь, друг друга топчут,
И опять встают и блещут,
И в утёс сердито хлещут.
Что ему?! — Пришлец недужный,
Он молчит, — уже с разбитой
Грудью, всем ветрам открытой,
Посреди чужих — не нужный,
Посреди своих — забытый.
Иногда взлетает пена
С бурей на его колена
И трепещет, извиваясь,
По сточной трубе, пробираясь, сбежала
Змеистая струйка за вал городской.
За валом, по камешкам, чище кристалла,
Катился в долину поток ключевой.
И стала та струйка, к нему припадая,
Роптать, лепетать: я такая-сякая…
Не мало на людях намаялась я, —
Изведала всё, даже горечь проклятий…
Прими ты меня, и, клянусь, из объятий
Твоих никогда уж не вырвуся я.
Недаром так долго, так жарко, под сенью
Тех стен, где гнездится бесстыдный порок,
Мечтала я плыть, — плыть с тобой по теченью,
Куда бы ни тёк ты и где бы ни тёк!..
И, с лепетом страсти, он обнял своею
Порывистой лаской беглянку струю,
И дальше потек он, отравленный ею, —
Журчит… и разносит отраву свою.
Наплывает туча с моря,
Ночь и гром, чего я жду…
Ах! куда, зачем я в гору,
Тяжело дыша, иду!
Али бремя не по силам
Взял я на душу мою…
Холод мысли непреклонный,
Страсти жар неутолённый
И тоску, тоску-змею…
Я ль первый отойду из мира в вечность — ты ли,
Предупредив меня, уйдешь за грань могил,
Поведать небесам страстей земные были,
Невероятные в стране бесплотных сил!
Мы оба поразим своим рассказом небо
Об этой злой земле, где брат мой просит хлеба,
Где золото к вражде — к безумию ведет,
Где ложь всем явная наивно лицемерит,
Где робкое добро себе пощады ждет,
А правда так страшна, что сердце ей не верит,
Где — ненавидя — я боролся и страдал,
Где ты — любя — томилась и страдала;
Но —
Ты скажи, что я не проклинал;
А я скажу, что ты благословляла!..
1860
Прощай!.. О да, прощай! Мне грустно.
Моих страданий передать
Я не могу тебе изустно,
И не могу, как раб, молчать.
Мы не привыкли лицемерить —
Не доверяя ничему,
Мы не хотели слепо верить
Больному сердцу своему.
И в час прощального привета,
Сгорая пламенем святым,
Друг другу вечного обета
Мы легковерно не дадим.
Быть может — грустное мечтанье! —
На длинном жизненном пути,
В час равнодушного свиданья
Мы вспомним грустное прости.
Тогда мы улыбнёмся оба,
Друг другу отдадим поклон —
И вновь простимся, чтоб до гроба
Нас не тревожил счастья сон.
[...]
Всё, что меня терзало, — всё давно
Великодушно прощено
Иль равнодушно позабыто,
И если б сердце не было разбито,
Не ныло от усталости и ран, —
Я б думал: всё мечта, всё призрак, всё обман.
Надежды гибли, слёзы высыхали,
Как бури, страсти налетали
И разлетались, как туман, —
И ты, которая, даря меня мечтами,
Была отрадой для души больной.
Унесена — исчезла за горами,
Как облачко с поднявшейся росой…
Пора… Прости! Никто не ведал
Глубоких тайн моих страстей,
И никому я права не дал
Заплакать на груди моей.
Любви прекрасным упованьям
Рассудком положа предел,
Страдая сам, твоим страданьям
Я отозваться не хотел.
Искал я счастья, но поверить
Не смел я счастью своему;
Мне было легче лицемерить,
Чем верить сердцу твоему.
Год написания: 1855
[...]
Жизнь гаснет, — дух неугасим; —
Мы погасить его не в силах;
Он не хоронится в могилах, —
От мёртвых он идёт к живым.
Дух века — это Божий дух;
Он мировой любовью дышит,
И только тот его не слышит,
Кто к злобе дня склонил свой слух.
Его не слышал Вавилон,
Не слышит и Восток растленный,
Ни Валтазар нам современный,
Ни современный Фараон.
[...]
Я погибал —
Мой злобный гений
Торжествовал.
Полежаев
И я сын времени, и я
Был на дороге бытия
Встречаем демоном сомненья;
И я, страдая, проклинал
И, отрицая Провиденье,
Как благодати ожидал
Последнего ожесточенья.
Мне было жаль волшебных снов,
Отрадных, детских упований
И мне завещанных преданий
От простодушных стариков.
Когда молитвенный мой храм
Лукавый демон опрокинул,
На жертву пагубным мечтам
Он одного меня покинул;
Я долго кликал: где же ты,
Мой искуситель? Дай хоть руку!
Из этой мрачной пустоты
Неси хоть в ад!
..............
И вот, среди мятежных дум,
Среди мучительных сомнений
Установился шаткий ум
И жаждет новых откровений.
И если вновь, о демон мой,
Тебя нечаянно я встречу,
Я на привет холодный твой
Без содрогания отвечу.
Весь мир открыт моим очам,
Я снова горд, могуч, спокоен —
Пускай разрушен прежний храм.
О чём жалеть, когда построен
Другой — не на холме гробов,
Не из разбросанных обломков
Той ветхой храмины отцов,
Где стало тесно для потомков.
И как велик мой новый храм —
Нерукотворен купол вечный,
Где ночью путь проходит млечный,
Где ходит солнце по часам,
Где всё живёт, горит и дышит,
Где раздаётся вечный хор,
Который демон мой не слышит,
Который слышит Пифагор.
И, чу, в ответ на эти звуки
Встают ..........
..............
..............
Все Гении земного мира
И все, кому послушна лира,
Мой храм наполнили толпой;
Гомера, Данте и Шекспира
Я слышу голос вековой.
Теперь попробуй, демон мой,
Нарушить этот гимн святой,
Наполнить смрадом это зданье.
О нет! с могуществом своим,
Бессильный, уходи к другим,
И разбивай одни преданья —
Остатки форм без содержанья.
[...]
Вчера грузинку ты увидел в первый раз
На кровле, устланной коврами,
Она была в шелку и в галунах, и газ
Прозрачный вился за плечами.
Сегодня, бедная, под белою чадрой,
Скользя тропинкою нагорной,
Через пролом стены, к ручью, над головой
Она несет кувшин узорный.
Но не спеши за ней, усталый путник мой,—
Не увлекись пустым мечтаньем!
Мираж не утолит томящей жажды в зной
И не навеет снов журчаньем.
1846
В те дни, как верил я в мир призрачных чудес,
Беспечным отроком зашел я в тёмный лес,
И самого себя я спрашивал, зачем
В прохладе спящий лес так пасмурен и нем?
Вдруг свежие листы дерев со всех сторон,
Как будто бабочек зелёных миллион,
Дрожа, задвигались; их ветер всколыхал…
По шепчущим листам шум смутный пробежал, —
И оглянулся я, встревоженный моим
Воображением пугливым и живым…
— «Не бойся!» услыхал я в шёпоте листов:
«Чудесного не жди в тени моих кустов!
Русалка никогда под купою берёз
Не выжимала здесь своих зелёных кос,
И никогда в тени моих родных дубов
Не встретишь ты лесных уродливых духов;
Но слушай, слушай ты, что я тебе шепну!
Ты можешь встретить здесь красавицу одну, —
Одну красавицу из ближнего села…
Она свежа, как май, как юноша смела.
В тот час, когда леса, в изнеможеньи сил,
Росу глотая, ждут полуночных светил,
Иль, утонув во мгле трепещущих ветвей,
Начнёт рыдать и петь вечерний соловей,
Она садится здесь на край гнилого пня,
К ладони жаркую головку приклоня;
Она садится здесь печальна и одна,
В неодолимые мечты погружена,
И долго слушает, как соловей гремит —
И не по-твоему желает и грустит.
Но не спеши, дитя, бежать навстречу к ней!..
Всех сказочных чудес — поверь! — она страшней;
И может быть — увы!» шептал мне лес густой,
«Ты от меня уйдёшь с мучительной тоской,
И для души твоей придёт пора чудес, —
Пора таких чудес, каких не знает лес!»
От ужаса и ран очнулся я в раю:
В раю разостлан был ковёр, как шаль узорный,
И на него склонил я голову мою,
Отдавшись ласкам дев и страсти непритворной…
У наших ног фонтан вздымал свои струи, —
В алмазы, в бисер, в пыль струи те рассыпались, —
Прохладой веяло, и радуги качались
В ароматической серебряной пыли;
Деревья райские, тенисты, плодовиты,
Росли, как острова, лианами повиты,
И приглашали вас в таинственную сень,
Любовью услаждать божественную лень…
В киосках для мужей, воителей избранных,
Стояли в чашах рис, соты, плоды, шербет;
Их подносили нам, в одеждах легкотканных,
Красавицы, каких у нас в Стамбуле нет.
Так, полный светлых грёз, мог созерцать я оком
Всё то, что было мне обещано Пророком.
Погибшие в бою от стали, от свинца,
Блаженству своему ни меры, ни конца
Мы не предвидели, — нам вечность улыбалась!..
Но испытание нам ниспослал Алла:
Вдруг, точно сумерки настали, полумгла,
Как дымка тёмная, завесила наш ясный,
Сапфирный неба свод, и наш эдемский день, —
Наш незакатный день, померк, как день ненастный:
К нам двигалась не ночь, а грозовая тень
Мы, вверх подняв глаза, стояли и глядели,
И все от ужаса как бы оцепенели.
Как бурных, серых туч воздушный караван,
Неслось к нам полчище погибших христиан…
Бог весть куда, зачем, сцепясь, они летели,
Без крыл, без покрывал, и сладкогласно пели.
И стали различать мы вражьи их тела,
С следами от огня, железа и кола;
И увидали мы — дрожащими руками
Жён опозоренных и голых матерей
К сосцам прижатые — тела грудных детей,
И тощих стариков, с седыми волосами,
Исполосованных кровавыми рубцами,
И юношей ещё звенящих кандалами,
И сотни, тысячи из них, на рамена
Взвалив громадный крест, несли его, тащили…
Нам высота креста была едва видна
Сквозь вихрь поднявшейся сухой листвы и пыли,
Тогда как нижний край его, влачась, как плуг,
И почву бороздя, всё колебал вокруг,—
Киоски падали, струи фонтанов били,
Как будто буря их хотела слить в потоп,
И дева-гурия поблекла, как цветок
На хрупком стебельке, который надломили…
И возроптал я: «О, Алла! где твой пророк?
Сражались мы как львы, — гяуры победили…
Алла! Они свой крест протащат на Восток
И разорят твой рай!..»
? Но тут я вдруг очнулся,
Привстал и простонал, и в страхе оглянулся
И вижу: мгла кругом… на сломанный лафет,
На трупы, на кусты чуть брезжит лунный свет;
С горы ползёт туман; на месте страшной схватки
Гяуров, как стада, походные палатки,
Теснясь, белеются далёко вдоль реки;
Кой-где зловещие мелькают огоньки…
Прощай, мой светлый рай! Еще мои страданья
Не кончились! Но ты, дух смерти Азраил!..
Я чувствую размах твоих холодных крыл…
Спеши, неси меня в страну очарованья,
Опять на те ковры, к той гурии, в ту сень,
Где нежит и царит божественная лень!
Я по красному щебню схожу один
К морю сонному,
Словно тучками, мглою далёких вершин
Окаймлённому.
Ах! как млеют, вдали замыкая залив,
Выси горные!
Как рисуются здесь, уходя в тень олив,
Козы чёрные…
Пастухи вдали на свои жезлы,
С их котомками,
Опершись, стоят на краю скалы —
Над обломками.
Там, у взморья, когда-то стоял чертог
С колоннадами,
И наяды плескались в его порог
Под аркадами.
Там недавно мне снился роскошный сон —
Но… всегда ли я
Ради этих снов забывал твой стон,
О Италия!
Вдохновляемый плачем твоим, я схожу
К морю сонному,
Словно тучками, мглою далёких вершин
Окаймлённому.
Там в лазурном тумане толпой встают
Тени бледные.
То не тени встают — по волнам плывут
Пушки медные.
Корабельный флаг отдаленьем скрыт,
Словно дымкою.
Там судьба твоя с фитилём стоит
Невидимкою…
[...]
Любил он книги, но и грубыми делами
Не брезгая, шагал в одном ряду с дельцами.
Враги, которым он порой лукаво льстил,
За злой язык его преследовать не смели;
Любя как эгоист, он женщин не щадил,
И женщины пред ним благоговели.
Не верил я в его возвышенные цели,
Но в нем ещё кипел остаток юных сил
И подкупал меня… Как вдруг его сразил
Мучительный недуг. — Застав его в постели,
Я не узнал его цветущего лица:
С него сбежали жизни краски,
Оно, как бледное подобье маски
Из алебастра, снятой с мертвеца,
Не улыбалось… Долго сидя
Глядел я и молчал, конец его предвидя.
— «Прости», — коснувшись до его руки,
Заплетя свои темные косы венцом,
Ты напомнила мне полудетским лицом
Все то счастье, которым мы грезим во сне,
Грезы детской любви ты напомнила мне.
Ты напомнила мне зноем темных очей
Лучезарные тени восточных ночей —
Мрак цветущих садов — бледный лик при луне,-
Бури первых страстей ты напомнила мне.
Ты напомнила мне много милых теней
Простотой, темным цветом одежды твоей.
И могилу, и слезы, и бред в тишине
Одиноких ночей ты напомнила мне.
Все, что в жизни с улыбкой навстречу мне шло,
Все, что время навек от меня унесло,
Все, что гибло, и все, что стремилось любить,-
Ты напомнила мне.- Помоги позабыть!
1864
[...]
(Отрывок)
...............
...............
Вечера настали мглистые —
Отсырели камни мшистые;
И не цветиками розовыми,
Не листочками березовыми,
Не черемухой в ночном пару,
Пахнет, веет во сыром бору —
Веет тучами сгустившимися,
Пахнет липами — свалившимися,
Или мокрых листьев ворохом;
Тишина пугает шорохом…
Только там, за речкой тинистою,
Что-то злое и порывистое
С гулом по лесу промчалося,
Словно смерти испугалося…
Что со мной!.. Чего спасительного
Или хоть бы утешительного
Ожидать от лесу темного,
В сон и холод погруженного?
Пусть другой тут с горя топится!..
Сердце жить еще торопится…
Чувство тайное, весеннее,
Будь смелей и откровеннее —
Выручай свою возлюбленную,
Злыми сплетнями погубленную!
Пусть ее — мою красавицу,
Сироту и бесприданницу —
Силой выдали за пьяницу…
Знаю я тебя, пиявицу,
Моего лихого ворога!!!
Ты купил ее недорого,-
Только я возьму недешево —
Ничего не жди хорошего!..
Она родится, как любовь;
Сердца пленяет, негодуя;
Но, как любовь, волнуя кровь,
Не ждёт ни ласк, не поцелуя.
От молодых её речей
Не раз лились святые слезы…
Она — поэзия, но к ней
И подойти нельзя без прозы.
Ей ненавистен произвол;
И тот, кто к ней спешит за славой,
Бывает на неё же зол
И беспощаден в час кровавый;
Хоть нет ей места на войне, —
К победе ключ у неё, конечно;
Народная в любой стране,
Она ж и общечеловечна…
Кто с ней хоть издали знаком,
Того пугает участь мира,
Что ныне стал слепым рабом
Позолоченного кумира.
Мой ум подавлен был тоской,
Мои глаза без слез горели;
Над озером сплетались ели,
Чернел камыш,- сквозили щели
Из мрака к свету над водой.
И много, много звезд мерцало;
Но в сердце мне ночная мгла
Холодной дрожью проникала,
Мне виделось так мало, мало
Лучей любви над бездной зла!
1870
[...]
1
Крадется ночью татарин Агбар
К сакле, заснувшей под тенью чинар.
Вот миновал он колючий плетень;
Видит, на сакле колышется тень.
Как не узнать ему, — даром что ночь,
Как не узнать Агаларову дочь!
Мрачно. В ауле огней не видать;
Лютые псы перестали ворчать.
Ясные звёзды потупили взор —
Слушают звёзды ночной разговор.
«Солнце моё! — стал Агбар говорить. —
Я за тебя рад себя погубить!»
«Что ж ты! зачем не украдешь меня?» —
«Рад бы украсть я, — да нету коня…
Завтра пошлю я к отцу твоему,
Бедный калым предложу я ему.
Двадцать последних монет серебра,
Пару волов, два узорных ковра…»
«Тише!.. Прощай!» — И во мраке чинар
Скрылся проворный татарин Агбар.
2
Солнце печёт темя каменных гор.
Голову клонит на мягкий ковёр.
И отдыхает под тенью чинар
В шапке косматой старик Агалар.
Неподалёку, в закрытых сенях,
Жёны мотают шелки на станках.
Возле на камне старуха сидит,
Сдвинула брови и в землю глядит.
«Пару волов? У меня тридцать пар!
Что мне волы! — говорит Агалар. —
Мало ли есть у князей табунов!
Мало ли там дорогих жеребцов!
Пусть уведёт он, хоть в эту же ночь,
Пару коней — я отдам ему дочь.
Знаю, недавно проехал в Ганжу
Русский чиновник, а кто — не скажу.
Есть у него дорогое ружьё…
Если ружьё это будет моё,
Если украдет хоть в эту же ночь,
Пусть принесёт — я отдам ему дочь.
Мало того, есть купец армянин…
Деньги везёт, — едет сдуру один…»
И усмехнувшись, лукавый старик
Начал дремать — головою поник.
Встала старуха, накрылась чадрой
И поплелась потихоньку домой.
3
Светит луна, как далёкий пожар;
Ветер качает вершины чинар;
Листья чинар беспокойно шумят;
Лютые псы у соседа ворчат.
Вновь на свиданье Агбар удалой
Крадется к сакле знакомой тропой.
Жаркое сердце забилось в груди —
Кто мог шепнуть ей: красавица, жди!
Ясные звёзды потупили взор —
Слушают звёзды ночной разговор:
«Где пропадал ты? возлюбленный мой!» —
«Я не пропал — я пришёл за тобой».
«Каждую ночь я ходила сюда…
Милый! — скажи мне — какая беда?»
«В эту неделю украл я коня;
Добрый товарищ нас ждёт у плетня;
В эту неделю украл я ружьё;
Да не в ружье всё богатство моё!
Им я убил армянина купца…
Деньги достал по совету отца.
Им и отца я убью в эту ночь,
Если украсть помешает мне дочь…»
[...]
Когда предчувствием разлуки
Мне грустно голос ваш звучал,
Когда, смеясь, я ваши руки
В моих руках отогревал,
Когда дорога яркой далью
Меня манила из глуши —
Я вашей тайною печалью
Гордился в глубине души.
Перед непризнанной любовью
Я весел был в прощальный час,
Но — боже мой! с какою болью
В душе очнулся я без вас!
Какими тягостными снами
Томит, смущая мой покой,
Все недосказанное вами
И недослушанное мной!
Напрасно голос ваш приветный
Звучал мне, как далекий звон,
Из-за пучины: путь заветный
Мне к вам навеки прегражден,-
Забудь же, сердце, образ бледный,
Мелькнувший в памяти твоей,
И вновь у жизни, чувством, бедной,
Ищи подобья прежних дней!
1857
[...]
Грузинская ночь — я твоим упиваюсь дыханьем!
Мне так хорошо здесь под этим прохладным навесом,
Под этим навесом уютной нацваловой* сакли.
На мягком ковре я лежу под косматою буркой,
Не слышу ни лая собак, ни ослиного крику,
Ни дикого пенья под жалобный говор чингури**.
Заснул мой хозяин — потухла светильня в железном
Висячем ковше… Вот луна!- и я рад, что сгорело
Кунжутное*** масло в моей деревенской лампаде…
Иные лампады зажглись, я иную гармонию слышу.
О боже! какой резонанс! Чу! какая-то птица — Ночная, болотная птица поет в отдаленьи…
И голос ее точно флейты отрывистый, чистый,
Рыдающий звук — вечно та же и та же
В размер повторенная нота — уныло и тихо
Звучит.- Не она ли мне спать не дает! Не она ли
Напела мне на душу грусть! Я смыкаю ресницы,
А думы несутся одна за другой, беспрестанно,
Как волны потока, бегущего с гор по ущелью.
Но волны потока затем ли бегут по ущелью,
Чтоб только достигнуть предела и слиться с волнами
Безбрежного моря!- нет, прежде чем моря достигнуть,
Они на долину спешат, напоить виноградные лозы
И нивы — надежду древнейшего в мире народа.
А вы, мои думы!- вы, прежде чем в вечность
Умчитесь, в полете своем захватив мириады
Миров,- вы — скажите, ужель суждено вам
Носиться бесплодно над этою чудной страною,
Так страстно любимою солнцем и — выжженной
солнцем!
* Нацвал — деревенский староста.
** Чингури — струнный инструмент.
*** Кунжут — растение.
Благословенный край — пленительный предел!
Там лавры зыблются…
А. Пушкин
Невесела ты, родная картина!..
H. Некрасов
Туда, в Париж, где я когда-то
Впервые, искренно и свято
Любим был женскою душой…
Туда, где ныне образ твой,
Ещё живой, мне свят и дорог,
Не раз стремился я мечтой,
Подслушать милой тени шорох,
Поймать хоть призрака черты…
Увы! поклонник красоты, —
Я ей страдальческую службу
Давно усердно отслужил
И прозаическую дружбу
[...]
В туман и холод, внемля стуку
Колёс по мерзлой мостовой,
Тревоги духа, а не скуку
Делил я с музой молодой.
Я с ней делил неволи бремя, —
Наследье мрачной старины, —
И жажду пересилить время, —
Уйти в пророческие сны.
Её нервического плача
Я был свидетелем не раз, —
Так тяжела была для нас
Нам жизнью данная задача,
Бессилья крик, иль неудача
Людей, сочувствующих нам,
По девственным её чертам
«Поцелуй меня…
Моя грудь в огне…
Я еще люблю…
Наклонись ко мне».
Так в прощальный час
Лепетал и гас
Тихий голос твой,
Словно тающий
В глубине души
Догорающей.
Я дышать не смел —
Я в лицо твое,
Как мертвец, глядел —
Я склонил мой слух…
Но, увы! мой друг,
Твой последний вздох
Мне любви твоей
Досказать не мог.
И не знаю я,
Чем развяжется
Эта жизнь моя!
Где доскажется
Мне любовь твоя!