Стихи Владимира Казимировича Шилейко

Я не ищу приветствий черни
И пышной жизни не хочу, —
Брожу по улицам вечерним,
Пустые песни бормочу.

Сурова бедная порфира,
Невелика земная честь, —
Но у стола богатых мира
И мне, наверно, место есть.

1915

«… Последним
Из царскосельских лебедей»

Ещё дрожат пустые воды —
А он, старинный, воспарил:
Далече мчит в немые своды
Седую славу милых крыл.

Что ж, к далям родственным и душным
С тобой привет мой долетит?
Или тебя в пути воздушном
И голос мой отяготит?

Тысячелетний шаг вигилий —
А мы не кончим этот пир:
Ночь, из фиала черных лилий,
Дурманом опоила мир.

И в этой косности миража
Разуверенье не дано —
Кругом всё та же ночь и стража,
Всё то же темное вино.

1917

1

О, речной затон!
В неподвижных камышах
Пена белеет…

2

Улетел мой сон!
Только ирис, голубой,
всё еще ярок…

3

Опадает лист!
Унесет еще один
ветер осенний…

4

Осень… ночь… луна…
Как играют на полу
тени от сосен!..

Еще дрожат пустые воды —
А он, старинный, воспарил:
Далече мчит в немые своды
Седую славу милых крыл.

Что ж, к далям родственным и душным
С тобой привет мой долетит?
Или тебя в пути воздушном
И голос мой отяготит?

1916

О, этот горький первый том,
Ничтожный, может, — и любимый,
Доставшийся с таким трудом,
С такою ревностью хранимый:

Художества высокий бред
Или ошибка за ошибкой, —
Но в них замученный поэт
Играет мертвенной улыбкой.

Скажи, видала ль ненароком
На склоне года, в поздний день,
Пернатой Прокны над потоком
Неуспокоенную тень?

То долу вдруг она слетая
Узоры пишет в быстрине,
Как бы к летейской припадая
Кипящей холодом волне.

То в непонятном страхе взмоет
У небывалой вдруг меты —
И в самом сердце высоты
Крыла печальные раскроет.

Так отдан малый прах земной
Небес чудовищному бреду,
Так ад скучает надо мной
Торжествовать свою победу.

Когда бы я имел лорнет
И звался именем Марии,
Я запустил бы в Вас, поэт,
Тяжелым камнем Ассирии.

С полуотравой мадригала
В незаполнимые часы
Моя рука соединяла
Сарона чистые красы,

И эту музыку когда-то —
Разгадку скрытницы-земли —
Четыре ветра обрели
В сухих полях Иосафата.

1916

Дай руку мне во сне.
Мы будем вдвоем с тобою
В овеянной дремою
Странной ночной стране.

Смотри, деревья спят
В пеленах утра мглистых,
И на огромных листьях
Капли дождя дрожат.

… И в час, когда тоску труда
Переплывает смутный гений, —
Душа взмывает иногда
В туманах темных вдохновений.

1914

«Так вот кому летать и петь»

Смущенно думаю о нем:
Всех человечней, всех хмельнее,
Он мне приводит в память дом
На белых улицах Элеи, —

Приятный человеку дом,
Созданье, думается, Ксанфа:
Над ионическим стволом
Там веет листьями аканфа.

1914

1

В глубине долин
навевает вновь печаль
соловьиный плач…
Ах! Опять пришла весна,
кто же о том не знает?

2

Больше нет луны!..
И весна, что расцвела, —
уж не та весна…
Только я — увы! —
один всё остаюся прежним.

3

Из весны в весну
опадают и опять
расцветут цветы…
Я грущу, что наша жизнь
больше не повторится.

Душа бездетна и убога —
Ты знала всё, когда входила,
Когда запела у порога
Двумя размахами кадила.

О чем же плачешь так звеняще,
В стеклянном сердце что за горе,
Когда печаль, как дым летящий,
Исчезнет в голубом просторе?

Теперь оставь и гнев, и нежность,
И всё, чем сердце знало жить:
Одну пристойно сохранить
Торжественную безмятежность.

И все года переживи
С такой священной простотою,
Чтоб каждый день вставал мечтою
Необладаемой любви.

Седенький книжный торговец
Хмурые книги раскрыл,
Мудростью пыльных пословиц
Серое сердце кормил.

Так утешительных мало —
Только одна и мила:
«Если бы молодость знала,
Если бы старость могла!»

1915

Не всё ль, что в юности умел,
Чему Отец в годах наставил, —
И крайней верой пламенел,
И прорицал, и пел, и славил.

А нынче знаю — пользы нет,
Не видеть стен Иерусалима…
И что скажу, какой привет,
Когда любовь проходит мимо.

Неживые, легли в песках —
И ни топота больше, ни молви.
Ветер только слово промолвил —
Неживыми легли в песках.

Неживые, лежат и ждут —
Воскресения, что ли, какого?
Ветер только вымолвил слово —
Неживые, лежат и ждут.

И упал в стороне один, —
И в убитом — какая тревога!
Он хотел убежать от Бога —
И упал, в стороне, один.

А другие простерлись ниц —
И главы закрывали руками…
Черный коршун взмыл над песками
Но, слепые, простерты ниц.

Ветер даже и пыль с костей
Закружил и унес и рассеял, —
Ветер даже и пыль развеял,
Даже мертвую пыль с костей.

Тленье смерти на вечные дни —
И ни топота больше, ни крика! —
Ничего, кроме Божьего Лика

… А в аду зажжены огни.

1915

Здесь мне миров наобещают,
Здесь каждый сильный мне знаком,
И небожители вещают
Обыкновенным языком.
Степенный бог проведать друга
Приходит здесь: поклон, привет —
И подымаются в ответ
Слова, как снеговая вьюга.

1914

— Затяните мне котурны туже! —
Женщина, единственная здесь!
В этом доме, ведающем мужей,
И тебе, я вижу, место есть.

И тебе, я вижу, будет место
У стола героев и богов;
Человеку сладкая невеста,
Здравствуй, Огорченная Любовь!

1914

Ничего не просил у Бога, —
Знал, что Бог ничего не даст;
Только пристально так и строго
Все смотрел на красный закат.

За спиной жена говорила:
«Что ты смотришь так? Что стоишь?
Прокляни Господнее Имя
И с закатом, с темным, умри!»

Не хотел. И был без надежды,
И опять не хотел, — не мог.
Только ветер срывал одежды
Да вздымал горючий песок.

1913

Еще не порываю нить,
Меня скрепляющую с вами;
Еще умею говорить
Обыкновенными словами;

Но чувствую уже недуг,
Уже речам внимаю странно,
И непонятно, бездыханно
Глаза остановил испуг…

1914

Влачится — у! — через волчец,
Скрывая рваную порфиру:
Ее привел сюда Отец
И водит за руку по миру.

Она и жизнью не живет,
Она и мерою не мерит, —
На всех углах поклоны бьет,
На церкви крестится, и верит, —

Уж так ничтожна и тиха,
Как будто мертвого омыла,
Как будто имя жениха
Неумолимо позабыла.

1916

Опасайся вечерних врагов
И за книгами ночь не сиди:
Можно так не услышать шагов,
Что и с Нею ты будешь один.

А Она обойдет и найдет,
Заревую взовьет пелену
И в такую тебя уведет
Невозможную вере страну —

Что блаженным вернешься как раз.
А другие потом говорят,
Будто умер в задумчивый час
Нераскаянный брат.

Больного сердца переливы,
Чужой не тронуты рукой,
И этот, долгий и ленивый,
Почти что царственный покой, —

Всё, что приснилось в странной неге, —
Ушло, и я один стою
Живого света на краю
И плачу о прошедшем снеге.

1916

О чистом жребии моли:
Ты — царь в дому своем веселом,
Священник Богу на земли.

Дрожащих душ беги далече —
Равны ничтожный и гордец;
Господь восстал к плавильной печи
И плавит золото сердец.

И ты с такою простотою
Господень год переживи,
Чтоб каждый день пылал чертою
Необладаемой любви.

Поседела, совсем изменилась,
Просветлела от горестных лет,
Только сердце тревожней забилось, —
Не узнал бы любимую, нет!

Только сердцу тревожней взгрустнулось
Не о том, что седая она, —
А о том, что она улыбнулась
И «Опять, — прошептала, — весна»…

Ты поднимаешься опять
На покаянные ступени
Пред сердцем Бога развязать
Тяготы мнимых преступлений.

Твои закрытые глаза
Унесены за край земного,
И на губах горит гроза
Еще не найденного слова.

И долго медлишь так — мертва, —
Но в вещем свете, в светлом дыме
Окоченелые слова
Становятся опять живыми —

И я внимаю, не дыша,
Как в сердце трепет вырастает,
Как в этот белый мир душа
На мягких крыльях улетает.

1914

Хозяин скуп, жнецы ленивы,
А с неба — холод и дожди;
Обречены страстные нивы —
Ни одного зерна не жди.

И нет мучительней обузы,
Чем всходы вечности — на миг…
Оставь меня, — без дум, без книг,
Оставь, — беспамятным, без музы!

1916

Уста Любви истомлены,
Истончены ее уборы,
Ее безвинной пелены
Коснулись хищные и воры.

И больно видеть, что она
В пирах ликующего света
Глухим вином напоена
И ветхой ризою одета.

Поет и тлеет злая плоть.
Но знаю верой необманной:
Свою любимую Господь
Возвысит в день обетованный —

И над огнями суеты
Она взойдет стезей нестыдной,
Благословеннее звезды
В сияньи славы очевидной.