Шумят ак-манайские вязы, Камням и корням лозняка Плетет потихоньку рассказы Живая струя родника.
Меж листьев от солнца обронен На дно родника золотой. Здесь, кажется, был похоронен Когда-то какой-то святой.
Давно меж людьми позабыто Прозванье его и труды. А сколько здесь было испито Прозрачной холодной воды!
И сколько здесь было от веку И скрылось людей вдалеке — Не может сказать человеку Родник на своем языке.
Я в тонком, прозрачном скольженье Воды между мелких камней Чужое искал отраженье, Свое оставляя на ней.
Звенела над клевером пчелка. От облака тень проплыла. К воде подошла перепелка И долго по капле пила.
Потом оглянулась с опаской И скрылась в траве вырезной. Я ждал, что появится сказка, Пройдет по тропинке лесной.
Но сказка не вышла. А вышел, Кусты раздвигая, плечист, Седого ольшаника выше, Чумазый, как черт, тракторист.
До пояса голое тело Загаром цвело горячо. Полдневное солнце присело, Как беркут, к нему на плечо.
Он пил, умывался. Был вкраплен В струю ледяную на дне. И плавились крупные капли На смуглой широкой спине.
Травинкой любой узнаваем, Довольный своею судьбой, Ушел он, веселый хозяин, И сказку увел за собой.
1948