Снова Киев. И девушки нежной, певучей осанки: Все — такие, как вы. Но не встретить на улицах вас, Довоенные девочки, детство мое,- киевлянки! Мои взрослые сверстницы, где вы и как вы сейчас? Я не к вашим ногам припадал молодыми губами, Всё не вам объяснял, что пытался себе объяснить. Я оставил вас в детстве, одних, словно мертвую память,- Обронил, словно можно частицу себя обронить. Мы встречались порой. Говорили. Мне некогда было: Я проделывал путь, пробивая дорогу плечом. Боль эпохи моей подняла меня, сердце пронзила, Отделила от вас, словно были вы здесь ни при чём. Словно это не вы и не горькие ваши романы, Ваши браки, разводы, смятенья и схватки с тоской. Той любви, что хотели, мечтали о ней постоянно,- Той любви вдруг не стало, а вы не умели с другой. Знал я это, но знал не про вас. Я разыгрывал роли. От безвкусицы южной зверел, вам не верил порой… Чушь. Ведь боль остается в любой аффектации — болью. А судьба остается в любом проявленьи — судьбой… Что же делать? Живем. И дела наши вовсе не плохи. Если что и не так — это всё-таки жизнь, а не крест. За гарантию счастья не спросишь с минувшей эпохи. За любовь не получишь с давно отшумевших торжеств. Но не вы эти девушки нежной, певучей осанки, Что спешат, как спешили, сияя доверием вы. Я ищу вас везде. Я такой же, как вы, киевлянки,- Та же южная кровь, лишь обдутая ветром Москвы. Я такой же, как вы. Так откуда в душе ощущенье Самой подлой вины, словно стал я банкротом сейчас. Словно мог я вас всех полюбить, увести от крушенья. Все мечты вам спасти — и по глупости только не спас.
1962