Живу на даче. Жизнь чудна. Свое повидло… А между тем еще одна душа погибла.
У мира прорва бедолаг,- о сей минуте кого-то держат в кандалах, как при Малюте.
Я только-только дотяну вот эту строчку, а кровь людская не одну зальет сорочку.
Уже за мной стучатся в дверь, уже торопят, и что ни враг — то лютый зверь, что друг — то робот.
Покойся в сердце, мой Толстой не рвись, не буйствуй,- мы все привычною стезей проходим путь свой.
Глядим с тоскою, заперты, вослед ушедшим. Что льда у лета, доброты просить у женщин.
Какое пламя на плечах с ним нету сладу,- Принять бы яду натощак принять бы яду.
И ты, любовь моя, и ты — ладони, губы ль — от повседневной маеты идешь на убыль.
Как смертью веки сведены, как смертью — веки, так все живем на свете мы в Двадцатом веке.
Не зря грозой ревет Господь в глухие уши: — Бросайте все! Пусть гибнет плоть. Спасайте души!