Стихи русских и зарубежных поэтов

Ах, какое высокое небо
Над высотами города Хеба!
Здесь, в одном из судетских домов,
Жил старик, автор многих томов,
Тот, кто Вертера создал и Фауста.

Средь снегов, набегающих нагусто,
Или в шелесте летних недель
Ясноокая умная немка,
Молода и свежа, как апрель,
С ним делила часы и постель.
Впрочем, нам не важна эта темка.

Важно то, что великий старик
От знакомств в эти годы отвык.
Собеседники — только родник,
И людей, и скотины поилец,
Да еще этот Гус. Еретик?
Нет, сожженного однофамилец.

До сих пор мы не знаем, о чем
Говорил с местным жителем немец,
Только знаем, что старый богемец
Состоял городским палачом.

Пили пиво палач и поэт.
Кто подслушал слова тех бесед?

— Я служил королю топором.
— Я работал гусиным пером.
— Я людей убивал по нужде.
— Я покаюсь на Страшном суде.

1988

Молящиеся руки
Тюльпана в дни войны
Явили облик муки,
Когда метались кони
На выщербленном лоне
Калмыцкой целины.

К земле склонился чуткий
Предутренний туман.
Прошли в тревоге сутки.
Как Будда шестирукий,
Вобрал в себя все звуки
Молящийся тюльпан.

1993

Дорогой отважных шагал я по свету,
И вместе со мной молодела планета.
Ты видишь, на карте Отчизны родной –
Моя биография, путь мой большой.

Я – Комсомол!
Я – Комсомол!
На юной груди – значок огневой.
Счастье своё в борьбе я нашёл:
Рождённому бурей
лишь в буре покой!

К земле я не жался от вражеской пули,
И ветры в лицо мне колючие дули,
В атаку не раз я ходил на врага,
И там, где я шёл, отступала тайга..

Так пусть мне не шепчут: «Теперь успокойся,
От встречного ветра в сторонке укройся!»
Иду я дорогой борьбы и побед,
Порукой тому – комсомольский билет.

Он собирался многое свершить,
Когда не знал про мелочное бремя.
А жизнь ушла
на то, чтоб жизнь прожить.
По мелочам.
Цените, люди, время.

Мы рвёмся к небу, ползаем в пыли,
Но пусть всегда, везде горит над всеми:
Вы временные жители земли!
И потому — цените, люди, время!

1961

Ты прав, конечно. Чем печаль печальней,
Тем молчаливей. Потому-то лес
Нам кажется большой исповедальней,
Чуждающейся выспренних словес.

Есть у деревьев, лиственных и хвойных,
Бесчисленные способы страдать
И нет ни одного, чтоб передать
Свое отчаянье… Мы, в наших войнах

И днях затишья, умножаем чад
Речей, ругательств, жалоб и смятений,
Живя среди чувствительных растений,
Кричим и плачем… А они молчат.

1963

Слаборозовым светом освещена
противоположная сторона,
там, где солнца лучи
нежно окрашивают кирпичи.

1952

Такая трудная эпоха!
А я держусь куда как плохо
за дружбу вашу (хватишь сраму!),
за прессу, радио, рекламу,
за мебель, моду и машину,
за нежное почтенье к чину,
за чаепитья, челобитья…

Но жить меня вы не учите!

1993

Сухо и солнечно в нынешнем августе
Кисти рябины от солнечной сладости
Алым огнём налились.
Белым наливом и жёлтой поганкою
Пахнет земля. И атласной изнанкою
Кажется внешняя жизнь.

Движется жизнь, окликаема птицами,
Бабки толкают коляски с младенцами,
Тачку толкает узбек.
Вспомни Ташкента чинары зелёные,
Годы и лица не перемещённые
В непредсказуемый век.

25 августа 2007

Скорей бы — в бричке по ухабам!
Скорей бы — в юные луга!
Смотреть в лицо румяным бабам,
Как друга, целовать врага!
Шумите, вешние дубравы!
Расти, трава! Цвети, сирень!
Виновных нет: все люди правы
В такой благословенный день!

Мне часто бывает трудно,
Но я шучу с друзьями.
Пишу стихи и влюбляюсь.
Но что-то в судьбе моей,
Что, как на приговоренного,
жалостливыми глазами
Смотрят мне вслед
на прощание жены моих друзей.
И даже та, настоящая,
чей взгляд был изнутри светел,
Что вдыхал в меня свежий, как море,
и глубокий, как море, покой:
Истинная любимая,
кого я случайно встретил,
Обрадовалась,
но вдруг застыла,
столкнувшись в глазах
с судьбой.

Я вами отпет заранее.
Похоронен, как наяву.
Похоронена ваша загнанная,
ваша собственная душа.
Я вами отпет заранее.
Но все-таки я живу
И стоит того, чтоб мучаться,
каждый день мой
и каждый шаг.

1951, Калуга

Быть ли мне монашенкой?
Да иль нет?
Быть ли мне монашенкой?
Думаю, что нет.

В яблоневой роще,
В зелени ветвей
Горлышко полощет
Песней соловей.

Оп поет для вдовушки,
Что одна живет…
Для меня ж соловушко
Песен не поет.

Яблоне подрубленной
Не цвести весной.
Девушке разлюбленной
Скучно быть одной.

Ей на грудь головушку
Милый не кладет…
Для меня ж соловушко
Песен не поет.

1.
Эй, не верь ему
[175]
,

2.
не спи,

3.
после чтоб не сетовать.

4.
Видишь из-за ихних спин

морду зверя этого
[176]
.

1921, март

Мне сказали однажды:
«Изнывая от жажды
Просвещенья, в России каждый, знай, гражданин.
Тонко любит искусство,
Разбираясь искусно
Средь стихов, средь симфоний, средь скульптур и картин».

Чтобы слух сей проверить,
Стал стучаться я в двери:
«Вы читали Бальмонта, — Вы и Ваша семья?»
— «Энто я-то? аль он-то?
Как назвали? Бальмонта?
Энто что же такое? не пойму что-то я.

Може, энто письмовник?
Так читал нам садовник,
По прозванью Крапива — ик! — Крапива Федул.
Може, энто лечебник?
Так читал нам нахлебник,
Что у нас проживает: Пармошка Разгул.

Може, энто оракул?» -
Но уж тут я заплакал:
Стало жаль мне Бальмонта и себя, и страну:
Если «граждане» все так -
Некультурнее веток,
То стране такой впору погрузиться в волну!..

Мужа уводят, сына уводят
В царство глухое,
И на звериный рык переводят
Горе людское.

Обыски ночью — и ни слезинки,
Ни лихоманки
Возле окошка, возле кабинки,
Возле Лубянки.

Ей бы, разумной, — вольные речи,
Но издалече
Только могила с ней говорила,
Только могила.

Ей бы игрушки, ей бы подарки,
Всякие тряпки, —
Этой хохлушке, этой татарке,
Этой кацапке,

Но ей сказали: «Только могила,
Только могила!»
Все это было, все это было,
Да и не сплыло.

1960

Ветерок обдувает листву,
Зеленеет, робея, трава.
Мирно спят поросята в хлеву.
Парни рубят и колют дрова.
Над хозяйством большим экипажа
Рвется дождика тонкая пряжа.

Словно блудные дети земли,
У причалов стоят корабли.
Тихо. Изредка склянки пробьют,
Огородницы песню споют.
К сердцу берег прижал молчаливо
Потемневшую воду залива.

Край полуночный робко цветет,
Да и где ему смелости взять?
Только речь о себе заведет
И не смеет себя досказать.
Вот и песня замолкла сквозь слезы.
Низко-низко гудят бомбовозы.

Женский голос, красивый, грудной,
В тишине продолжает скорбеть.
Кто сказал, будто птице одной
Суждено так бессмысленно петь,
Так бессмысленно, так заунывно,
Так таинственно, так безотзывно.

1941

Я смотрю на город мой столичный,
На его дневную суету,
И впервые глаз, к нему привычный,
Открывает мрак и пустоту.

Так торгуем, плачем и ликуем,
Так задумали земную ось,
Будто мы взаправду существуем
И давно все это началось.

Мрак предвечный нами не осознан,
И ничто ни с чем не говорит,
Дольний мир пока еще не создан,
Только Дух над ним парит.

3.5.1980

Посвист осенний во мгле — Кудеяр-атаман
Кличет своих сотоварищей хищных, когтистых,
Движется лес, приближается к дому туман,
Пряча в себе очертанья деревьев безлистых.

Птица в окно ударяет, стучится в стекло,
Форточку я отворяю, и птица влетает,
Ей хорошо на ладонях моих, ей тепло,
Умные черные глазки от счастья блистают.

Ей хорошо в домовитом, нагретом углу,
Крыльям бессильным нужна этих бревен ограда.
Страшно вернуться назад, в ястребиную мглу,
Воля страшна, потому что ей воли не надо.

1984

Ах, многие считают,
Что Бука — это Бяка,
А это совершенно
Неправильно, однако!
Да, нас нетрудно спутать,
Но в том-то вся и штука,
Что Бяка — это Бяка,
А Бука — это Бука.

Хотя не спорю, всякий
Порою смотрит букой,
Хотя не скрою, всякий
Порой бывает бякой,
Но путать Буку с Бякой
А также Бяку с Букой
Всем детям строго-настрого
Запрещено наукой!

Пляж опустел. Волны в солнечных вспышках.
Яркий песок. Сонный толстый рыбак.
Чайки болтливые в белых манишках.
Черное сборище тощих собак.

У рыбака слишком женские груди.
Где теперь скумбрия, где камбала?
Старые люди, одесские люди
На лежаке забивают козла.

Как мне близка их безумная участь,
И ничего я не знаю свежей,
Чем вопросительной речи певучесть,
Чем иронический смысл падежей.

Юноша, с бедностью южною споря,
Наспех из дома ушел своего,
И ничего не нашел вместо моря,
И не узнал ничего, ничего.

Как я пришел? Чьей прошел я тропою?
Где разбросал разумения соль?
Жизнь моя, что же мне делать с тобою?
Что с тобой делать, плебейская боль?

Вот я вернулся, так поздно вернулся,
Так холодна в эту пору волна,
Вышел на берег, едва окунулся,
И оглянулся: густа и душна

Туча над морем…
1982

Разбит наш город на две части,
На Дерибасовской патруль,
У Дуварджоглу пахнут сласти
И нервничают обе власти.
Мне восемь лет. Горит июль.

Еще прекрасен этот город
И нежно светится собор,
Но будет холод, будет голод,
И ангелам наперекор
Мир детства будет перемолот.

1989

1.
Из Крыма с Врангелем буржуи удрали,

да толк из этого выйдет едва ли.

2.
Сколько ни плакали, сколько ни ныли,

3.
турки на берег их не пустили.

4.
Назад нельзя, нельзя вперед.

Ничего! Бог их на небо возьмет.

1920, ноябрь

Ты разрезаешь телом воду,
И хорошо от неги водной,
В воде ты чувствуешь свободу.

А ты умеешь быть свободной.

И не пойму свои я чувства
При всей их ясности всегдашней.

И восхитительно, и грустно,
И потерять до боли страшно.

1954

Умереть, уснуть без покаянья,
Надоели и позор и стыд…
За окном пятнистое сиянье,
И в пушистом кресле кот сидит.
Ты, взращенный на домашней пище
И не знающий, как пахнет мышь,
Ты о чем задумался, котище,
Почему спиной ко мне сидишь?
Но, позволь, мне попадалось чтиво,
Я прочла в статеечке одной,
Что по вашим правилам — учтиво
К собеседнику сидеть спиной.
Да и мне твоя учтивость кстати,
Не хочу, чтоб видел даже ты,
Как роняю пепел я на платье
И рисую на стекле кресты.

1980

В его стихах — веселая капель,
Откосы гор, блестящие слюдою,
И спетая берёзой молодою
Песнь солнышку. И вешних вод купель.

Прозрачен стих, как северный апрель.
То он бежит проточною водою,
То теплится студёною звездою,
В нём есть какой-то бодрый, трезвый хмель.

Уют усадеб в пору листопада.
Благая одиночества отрада.
Ружьё. Собака. Серая Ока.

Душа и воздух скованы в кристалле.
Камин. Вино. Перо из мягкой стали.
По отчуждённой женщине тоска.

Быть может оттого, что ты не молода,
Но как-то трогательно-больно моложава,
Быть может оттого я так хочу всегда
С тобою вместе быть; когда, смеясь лукаво,
Раскроешь широко влекущие глаза
И бледное лицо подставишь под лобзанья,
Я чувствую, что ты — вся нега, вся гроза,
Вся — молодость, вся — страсть; и чувства без
названья
Сжимают сердце мне пленительной тоской,
И потерять тебя — боязнь моя безмерна…
И ты, меня поняв, в тревоге, головой
Прекрасною своей вдруг поникаешь нервно,-
И вот другая ты: вся — осень, вся покой…

Дылицы
1912. Июнь

В тягостном сумраке ночи немой
Мерно качается Маятник мой,
С визгом таинственным, ржаво скрипя,
Каждый замедливший миг торопя…

Будто с тоской по утраченным дням
Кто-то, по древним глухим ступеням,
Поступью грузной идет в глубину,
Ниже, все ниже, — во тьму, в тишину…

Будто с угрюмой мольбой о былом
Сумрачный Кормчий упорным веслом
Глухо, размеренно гонит ладью
Вдаль, в неизвестную пристань мою…

Призрак Галеры плывет да плывет…
Дальше, все дальше, все глуше поет
Скорбный и мерный, отрывистый звон —
Шествие Часа в пустыне времен…

Опрокинули фары
на потолок бульвары,
и над твоей кушеткой
перебегают ветки.
А ты спишь как убитый,
чай на столе недопитый,
ночь загляделась в кружку,
встречному голову вскружит,
подойдет к любому,
обоймет с любовью.
Нежность недорого стоит,
Когда и с этой и с той!
Я знала с первого вечера:
ты лишь случайный встречный.
Стихи не тебе писала,
в косы цветы не вплетала,
как уходила – так забывала.

1946

Когда окончилась война,
Он не вернулся, чтоб увидеть сына…
Остались у мальчишки ордена
Отца, погибшего под городом Берлином…

Тихо сказала мать:
«Бойцов не редеет строй,
Должен и сын героем стать,
Если отец герой».

Пусть жизнь порой была трудна,
Он перед каждой новою вершиной
Задумчиво глядел на ордена
Отца, погибшего под городом Берлином…

И говорила мать:
«Бойцов не редеет строй,
Должен и сын героем стать,
Если отец герой».

Мечта его была ясна:
Звал парня Космос, звал неудержимо.
Увёз на космодром он ордена
Отца, погибшего под городом Берлином…

Знал он, что скажет мать:
«Бойцов не редеет строй,
Должен и сын героем стать,
Если отец герой».

Когда огромная страна
Следила нежно за полётом сына,
От гордости сияли ордена
Отца, погибшего под городом Берлином…

Правду сказала мать:
«Бойцов не редеет строй,
Должен и сын героем стать,
Если отец герой».

Мы мирились порой и с большими обидами,
И прощали друг другу, взаимно забыв.
Отчужденье приходит всегда неожиданно,
И тогда пустяки вырастают в разрыв.
Как обычно
поссорились мы этим
вечером.
Я ушел…
Но внезапно
средь затхлости
лестниц
Догадался, что, собственно, делать нам нечего
И что сделано все, что положено вместе.
Лишь с привычкой к теплу
расставаться не хочется…
Пусть. Но время пройдет,
и ты станешь решительней.
И тогда —
как свободу приняв одиночество,
Вдруг почувствуешь город,
где тысячи жителей.

1945

Продукты сельского хозяйства
Не хуже поместятся в стих,
Чем описанья негодяйства
Нарядных денди и франтих.
Морковки, редьки и селедки
Годны не только для еды.
Нам стих опишет свойства водки,
Вина и сельтерской воды.
Дерзайте ж, юные поэты,
И вместо древних роз и грезь
Вы опишите нам секреты
Всех ваших пакостных желез.
22 сент. 1913 г.