Чу! Как сердце бьет горячим громом. Это начудила ты со мной: Все родное сделала знакомым А себя, знакомую,— родной.
Уж на что, бывало, солнца имя У меня вскипало на губах, А теперь ресницами своими Ты растеребила солнце в прах.
Хоть и чуждой плоти порожденье, Хоть мне ближе отсвет русских лиц, Я люблю тенистое смятенье Искусительных твоих ресниц.
Я люблю — и так, что часто мнится, Словно там, где только тень бежит, В этих трепетных твоих ресницах — Жизнь моя, судьба моя дрожит.
Потому: то бережным смущеньем, То — безумств ревнивых острие — Провожаю хищным восхищеньем Каждое движение твое.
И такой тревожною любовью, Милая, я жажду уловить, Не порхнет ли у тебя под бровью Хоть дыминка, хоть намек любви.
Ты в любви подчас и уверяешь — Это лишь растроганная ложь: Слишком ты любезно повторяешь, Что тебе я дорог, мил, хорош.
Ничего от страдных глаз не скроешь: Он сквозит, холодный черный ров. Ты меня, мой друг, не успокоишь Золотистой оттепелью слов.
И могу ль поверить ласки зорям? Лучше ты, голубка, не волнуй; Зажигая радость, светит горем У меня твой каждый поцелуй.
Ты сулишь, что жизнь мою проводишь До кончины, счастье подарив. Что же ты опять рукой отводишь Слитного желания порыв?
1925