Чудак

Дорогой в град первопрестольной, Часа в четыре поутру, Игрой судьбины самовольной, К ямскому сонному двору Примчались быстро друг за другом Две тройки и карета цугом. Улан, красавец и корнет, Мужчина в фраке, средних лет И барышня свежее розы, С служанкой сивой, как морозы, Выходят — входят и: «Гей, гей! Давайте чаю поскорей!» Читатель! верно, вам знакомы Неугомонные содомы Неугомонных ямщиков, Итак, оставя кучеров И слуг вертеться возле сена И воевать за рубль промена, Посмотрим лучше на свою Разнообразную семью. Облокотяся нерадиво На стол, девица молчаливо Сидит за чайником своим; Улан, с искусством щегольским Играя перстнем и часами, В карман не лезет за словами И, как учтивый кавалер, Желает знать всё, например: Кто такова она? откуда? Как имя ей? Мими, Земруда, Или подобное тому? Находит в ней достоинств тьму; Обворожен ея румянцем, Дивится вслух прелестным пальцам, А втайне ножке; да притом Он мыслит также о другом. Невольно барышня краснеет, Но он нимало не робеет, Осаду правильно ведёт И смело в чашку рому льёт. Другая резкая картина: Во фраке средних лет мужчина, Качая важно головой, Как будто занятый большой Алгебраической поверкой, С полуоткрытой табакеркой И весь засыпан табаком, Ходил задумчиво кругом. Вдруг, скуча долгим размышленьем, Подходит к барышне с почтеньем И предлагает ей: чего? — Понюхать. Барышня его Глазами мерит с удивленьем И отвечает с наклоненьем: «Покорно вас благодарю: Не нюхаю и не курю». В ответ ни слова — хладнокровно Отходит прочь сопутник скромной. Минуты две спустя потом Вновь угощает табаком: «Прошу понюхать!» — «Я сказала, — Смутясь, девица отвечала, — Что я не нюхаю». — Улан, Поставя выпитой стакан, Взглянул, скосясь, на господина; Но беззаботливая мина В широком фраке чудака Смягчила гнев его слегка. Пунш снова налит; всё как прежде. Но непонятному невежде Неймётся: барышне опять Идёт табак свой предлагать. «Прошу понюхать». — Градом слёзы Кропят ланит прелестных розы. — Что вам угодно от меня? — Вскричала жалостно она. — Подите дальше, ради Бога! — «Опять! Уж это слишком много! — Вскричал значительно улан. — Вы наглы, сударь, вы буян! Прошу разделаться с корнетом За наглость даме пистолетом». — Зачем не так: я очень рад. — Готовы пули. Идут в сад; Курки на вздохах — бац! С корнета Летит долой полэполета; Соперник жив, без картуза. Глядят, разиня рот, в глаза Друг другу храбрые герои; Потом сближаются — и двое Вдруг составляют одного! Ура! — и больше ничего. На стол являются бутылки. Улан, в движеньях гнева пылкий, Был в дружбе также щекотлив. В карманной книжке начертив Свой полный адрес в память другу, Пожал ему усердно руку, Два раза в лоб поцеловал И в ближний город поскакал. А барышня? И, други! прежде, Пока забавному невежде Защитник скромности, корнет, Дал в руку смертный пистолет, Она, с досады и испуга, Не дождалась другого цуга И кое-как на четверне С двора сверкнула в тишине; А наш чудак с серьезной маской Теперь один в кибитке тряской Летит дорогой столбовой — На встречи новые и бой. И точно: вдруг в глуши крапивной Он слышит стон и вопль разрывной И колокольчик в стороне. Кинжал и сабля на ремне, Ружьё с картечью у лакея, — Чего бояться? Не робея, Летит крапивою на стон — И что ж, кого встречает он? Два мужика, один с дубиной, С звероподобной образиной, За вожжи держит лошадей Несчастной барышни моей; А кучер с старою служанкой Лежат бездушною вязанкой, Опутаны без рук и ног Верёвкой вдоль и поперек. «О Боже! стой!» — вскричал он внятно. Вооруженный сбруей ратной, Спешит к красавице. Кинжал С ружьем и саблей заблистал. Злодеи в бегство. «Вы свободны!» — Гласит ей витязь благородный. Пошло всё прежним чередом, И он — в карете с ней вдвоём, Как друг и ангел-охранитель. «Чем заплачу вам, мой спаситель?» — Твердит девица чудаку. — Прошу понюхать табаку! — А после? Что болтать пустое? Они в Москву явились двое, Смеялись, думали; потом Накрыл священник их венцом. Потом всё горе позабыли, Гуляли, спали, ели, пили — И, приучившись к чудаку, Она привыкла к табаку.