1
Помню: широкие губы, Раскалённый песок дней, Подошвы, как рог, грубые От касанья гневных камней; Ропот никнущего камыша Под бурями первоначальными; Мать и дед мой – у шалаша, Под шумными – над головой – пальмами; С тигром, с вепрем – лихой игры Первобытное молодечество… Это – предков моих костры, Дикое моё младенчество.
2
Я возвращался с долгой ловитвы С тушею кабана на спине; Воля преследованья и битвы Всё ещё клокотала во мне.
Веяли мощные воды Меконга Свежестью у песчаных излук, И солнце гудело вечерним гонгом, Падая за голубоватый бамбук.
На повороте крутого плёса Ты мне открылась: смугла, гибка, Влажные от омовенья косы, Жёлтая лилия у виска…
Выронили руки тушу и стрелы. Я видел грудь и белый оскал… И я, как охотник, настиг твоё тело На каменистом песке, у скал.
И скоро в ночь унесла река Жёлтый огонь твоего цветка.
3
Привычные, как старый амулет, Влачились будни монотонных лет.
Всё реже страсть, когда вечерний дым Над очагами таял, синь и хмур, Бросала нас желаньем молодым На ложе жёсткое кабаньих шкур. И друг от друга тайну не тая, Мы оба старились – и ты, и я.
Луну и солнца золотой дракон, Грозу и тучи – всё двоил Меконг И мчал к закату, пенясь и крутясь, Упавших пальм растерзанную вязь. В водоворот его – всё реже, реже Забрасывал я тягостные мрежи.
Мы старились. И только ввечеру Садились снова к общему костру — Молчать… смотреть, как пляшут наши внуки И девушки, закинув руки.
За самой юной, самой стройной, круг Горящих глаз следил – и мы следили… Когда же, к ночи, всё забыв, наш внук Её венчал венком из жёлтых лилий — Мы новый сумрак, мудрый мрак печали В глазах друг друга в этот час встречали.
1935