Дядя Саша откинулся. Вышел во двор. Двадцать лет отмотал: за раскруткой раскрутка. Двадцать лет его взгляд упирался в забор. Чай грузинский ходила кидать проститутка.
— Народились, пока меня не было, бля, — обращается к нам, улыбаясь, — засранцы! Стариков помянуть бы, чтоб пухом земля, но пока будет музыка, девочки, танцы.
Танцы будут. Наденьте свой модный костюм двадцатилетней давности, купленный с куша. Опускайтесь с подружкой в кабак, словно в трюм, пропустить пару стопочек пунша.
Танцы будут. И с финкой Вы кинетесь на двух узбеков, «за то, что они спекулянты». Лужа крови смешается с лужей вина, издеваясь, Шопена споют музыканты.
Двадцать лет я хожу по огромной стране, где мне жить, как и Вам, довелось, дядя Саша, и все четче, точней вспоминаются мне Ваш прелестный костюм и улыбочка Ваша.
Вспоминается мне этот маленький двор, длинноносый мальчишка, что хнычет, чуть тронешь. И на финочке Вашей красивый узор: — Подарю тебе скоро (не вышло!), жиденыш.