Дурацкий сон, как кистенем, Избил нещадно. Невнятно выглядел я в нем И неприглядно.
Во сне я лгал и предавал, И льстил легко я… А я и не подозревал В себе такое.
Еще сжимал я кулаки И бил с натугой, Но мягкой кистию руки, А не упругой.
Тускнело сновиденье, но Опять являлось. Смыкались веки, и оно Возобновлялось.
Я не шагал, а семенил На ровном брусе, Ни разу ногу не сменил,- ТрусИл и трУсил.
Я перед сильным лебезил, Пред злобным гнулся. И сам себе я мерзок был, Но не проснулся.
Да это бред — я свой же стон Слыхал сквозь дрему, Но это мне приснился сон, А не другому.
Очнулся я и разобрал Обрывок стона. И с болью веки разодрал, Но облегченно.
И сон повис на потолке И распластался. Сон в руку ли? И вот в руке Вопрос остался.
Я вымыл руки — он в спине Холодной дрожью. Что было правдою во сне, Что было ложью?
Коль это сновиденье — мне Еще везенье. Но если было мне во сне Ясновиденье?
Сон — отраженье мыслей дня? Нет, быть не может! Но вспомню — и всего меня Перекорежит.
А вдруг — в костер?! и нет во мне Шагнуть к костру сил. Мне будет стыдно, как во сне, В котором струсил.
Но скажут мне:- Пой в унисон! Жми, что есть духу!- И я пойму: вот это сон, Который в руку.
1973