Как лось охрипший, ветер за окошком Ревет и дверь бодает не щадя, А за стеной холодная окрошка Из рыжих листьев, града и дождя.
А к вечеру — ведь есть же чудеса — На час вдруг словно возвратилось лето. И на поселок, рощи и леса Плеснуло ковш расплавленного света.
Закат мальцом по насыпи бежит, А с двух сторон, в гвоздиках и ромашках, Рубашка-поле, ворот нараспашку, Переливаясь, радужно горит.
Промчался скорый, рассыпая гул, Обдав багрянцем каждого окошка. И рельсы, словно «молнию»-застежку, На вороте со звоном застегнул.
Рванувшись к туче с дальнего пригорка, Шесть воронят затеяли игру. И тучка, как трефовая шестерка, Сорвавшись вниз, кружится на ветру.
И падает туда, где, выгнув талию И пробуя поймать ее рукой, Осина пляшет в разноцветной шали, То дымчатой, то красно-золотой.
А рядом в полинялой рубашонке Глядит в восторге на веселый пляс Дубок-парнишка, радостный и звонкий, Сбив на затылок пегую кепчонку, И хлопая в ладоши, и смеясь.
Два барсука, чуть подтянув штаны И, словно деды, пожевав губами, Накрыли пень под лапою сосны И, «тяпнув» горьковатой белены, Закусывают с важностью груздями.
Вдали холмы подстрижены косилкой, Топорщатся стернею там и тут, Как новобранцев круглые затылки, Что через месяц в армию уйдут.
Но тьма все гуще снизу наползает, И белка, как колдунья, перед сном Фонарь луны над лесом зажигает Своим багрово-пламенным хвостом.
Во мраке птицы словно растворяются. А им взамен на голубых крылах К нам тихо звезды первые слетаются И, размещаясь, ласково толкаются На проводах, на крышах и ветвях.
И у меня такое ощущенье, Как будто бы открылись мне сейчас Душа полей и леса настроенье, И мысли трав, и ветра дуновенье, И даже тайна омутовых глаз…
И лишь одно с предельной остротой Мне кажется почти невероятным: Ну как случалось, что с родной землей Иные люди разлучась порой, Вдруг не рвались в отчаянье обратно?!
Пусть так бывало в разные века. Да и теперь бывает и случается. Однако я скажу наверняка О том, что настоящая рука С родной рукой навеки не прощается!
И хоть корил ты свет или людей, Что не добился денег или власти, Но кто и где действительное счастье Сумел найти без Родины своей?!
Все что угодно можно испытать: И жить в чести, и в неудачах маяться, Однако на Отчизну, как на мать, И в смертный час сыны не обижаются!
Ну вот она — прекраснее прекрас, Та, с кем другим нелепо и равняться, Земля, что с детства научила нас Грустить и петь, бороться и смеяться!
Уснул шиповник в клевере по пояс, Зарницы сноп зажегся и пропал, В тумане где-то одинокий поезд, Как швейная машинка, простучал…
А утром дятла работящий стук, В нарядном первом инее природа, Клин журавлей, нацеленный на юг, А выше, грозно обгоняя звук, Жар-птица — лайнер в пламени восхода.
Пень на лугу как круглая печать. Из-под листа — цыганский глаз смородины. Да, можно все понять иль не понять, Все пережить и даже потерять. Все в мире, кроме совести и Родины!