Весь город поутру твердит: — Вчера убита Джойс Эдит. — А кто она, и где жила, И с кем тот вечер провела?
Чужая смерть невнятна нам — Поахали — и по делам: Кто на завод, кто в магазин, В контору, в банк — и ни один
Из них не думал, что когда- Нибудь исчезнет навсегда.
Звенят трамваи, слаб ледок, А девушка глядит в листок: Все те же десять черных строк, А уж заныл от боли бок,
Расширенно стоят глаза, И не бежит на них слеза, И рот запекшийся твердит: — Моя Эдит, моя Эдит.
Куда девался милых смех, Улыбки и соболий мех, Сережки длинные в ушах И воробьиная душа?
Кто будет в опере бывать, Блэк-беттом с Вилли танцевать? Где ты упала, где лежишь, Не обновивши модных лыж?
Тебя в саду я не найду… Вдруг вскрикнула и на ходу С трамвая бросилась в мотор… Все так же дик недвижный взор.
Скорей, скорей, скорей, скорей В простор сугробистых полей! Прокрикнут адрес кое-как… Шофер, как видно, не дурак,
Пускает запрещенный ход, Застопорил лишь у ворот. — Не надо сдачи! — Вот звонок… Рукою жмет себе висок…
— Где Вилли? — Старшая сестра Шепнула: — Он еще вчера Был арестован. — Мицци, ах, Не устояла на ногах.
1928