Я и непечатным Словом не побрезговал бы, Да на ком искать нам? Не на ком и не с кого нам.
Разве просит арум У болота милостыни? Ночи дышат даром Тропиками гнилостными.
Будешь — думал, чаял — Ты с того утра видеться, Век в душе качаясь Лилиею, праведница!
Луг дружил с замашкой Фауста, что ли, гамлета ли, Обегал ромашкой, Стебли по ногам летали.
Или еле-еле, Как сквозь сон, овеивая Жемчуг ожерелья На плече офелиином.
Ночью бредил хутор: Спать мешали перистые Тучи. Дождик кутал Ниву тихой переступью
Осторожных капель. Юность в счастье плавала, как В тихом детском храпе Наспанная наволока.
Думал, — Трои б век ей, Горьких губ изгиб целуя: Были дивны веки Царственные, гипсовые. Милый, мертвый фартук И висок пульсирующий. Спи, царица спарты, Рано еще, сыро еще. Горе не на шутку Разыгралось, навеселе. Одному с ним жутко. Сбесится — управиться ли? Плачь, шепнуло. Гложет? Жжет? Такую ж на щеку ей! Пусть судьба положит — Матерью ли, мачехой ли.
1922