I.
В роще, где смолой душистой Каплет сок из-под коры, Ключ, журча, струился чистый Из-под каменной горы; То, мелькая за кустами, Разливался он; то вдруг Падал звучными струями, Рассыпаясь как жемчуг.
С ранним солнцем из долины, Там, по каменной горе, Погружать свои кувшины, Умываться на заре, Жены смуглые, толпами, Не спеша, к потоку шли, Пели гимны и перстами Косы длинные плели.
И зелёные платаны, Окружа гранитный храм, Где сидели истуканы В тёмных нишах по стенам, Над потоком простирали Листьев зыблемый покров, И от солнца тень бросали На задумчивых жрецов.
Дети солнечного края, Почитатели Вишну, Тот поток потоком рая Величали в старину, Разглашая, будто духи Эту воду стерегли… И носились эти слухи От Калькуты до Бенгли.
Говорили на востоке, Будто в ночь, когда роса Станет капать, в том потоке Слышны чьи-то голоса; Что невидимые руки Под волнами, при звездах, Издают глухие звуки На неведомых струнах.
Караван ли шёл с товаром, — Сотни там ручных слонов В камышах паслись недаром Близ священных берегов; И недаром, из окольных Стран, в ту рощу за водой Шло так много богомольных, Строгих индусов толпой.
И, с неутоленной жаждой На запекшихся устах, Из числа пришельцев каждый, Чтоб омыться в тех водах, К ним, израненный жестоко, На коленях подползал И в святых волнах потока Исцеленья ожидал.
«Страшно, страшно покаянье!» Пел унылый хор жрецов, «Нужно самоистязанье, Пост, молитва, пот и кровь! Жизнь есть вечное броженье, Сон роскошный, но пустой. Вечность есть уничтоженье, Смерть — таинственный покой.
Бедный смертный, наслаждайся, Иль, страдая до конца, Сам собой уничтожайся В лоне вечнаго отца!..»
II.
И на камне, близ потока, Чтоб стоять и ночь, и день, Вознеслася одиноко Человеческая тень…
Верный страшному обету, Для Брамы покинув мир, Там, как тень, чужая свету, Девять лет стоял факир. Солнце жгло его нагие Плечи, и, шумя в траве, Ветер волосы густые Шевелил на голове.
Но рука его не смела Шевельнуться на груди, Глубоко врезая в тело Ногти длинные свои; А другая поднимала Пальцы кверху, и как трость, Протянувшись, высыхала Кожей стянутая кость.
Старики его кормили, Даже дети иногда В скорлупе к нему носили Сок нажатого плода. На него садилась птица… Говорили про него: Шла голодная тигрица И не тронула его.
Там кричала обезьяна, И, к лицу его склонясь, Колыхала ветвь банана, Длинной лапой уцепясь. Листья весело шумели, Звучно пенился поток; Но глаза его глядели, Не мигая, на восток…
Те глаза глядели мутно: Им мерещилось вдали Все, что было недоступно Бедным странникам земли — Те лазурные чертоги, Те воздушные холмы, Где, творя, витают боги В лоне вечного Брамы.
Недоступное мелькало; Все ж доступное очам Для него давно пропало: И гора, и лес, и храм… И священного потока Волны, чудилось ему, В нем самом кипят глубоко, Из него бегут к нему…
Перед праздником Ликчими , В полночь, за двенадцать дней, Той порой, когда златыми Мириадами лучей Синий мрак небес глубоких, Как алмазами горит, Той порой, как спят потоки, Горы спят и роща спит,
Тихо лунное сиянье Почивало на горах; Струй незримых лепетанье Раздавалося в кустах; В роще, глухо потемневшей, Слышно было, как порой Отрывался перезревший Плод от ветки сам собой.
Вдруг, как будто сам Равана, На богов подъемля рать, В черных тучах урагана, По горам пошёл шагать; По горам пошёл и, с треском Камень сбросивши с вершин, Озарил румяным блеском Серебро своих седин.
На гнезде проснулась птица, Эхо звонко разнеслось; И как будто колесница Прокатилась в сто колёс… В это время берег дикий, На котором цепенел Этот праведник великий, Содрогнулся и осел.
И страдалец добровольный, Потрясён и поражен, Кинул взгляд вокруг невольный, На котором чудный сон Тяготел, ему являя На краю ночных небес Вечный день иного края, Вечный мир иных чудес.
Вдруг он слышит — голос томный За горою говорит: «На меня сейчас огромный С высоты упал гранит; Он пресек моё стремленье, Он моим живым струям Дал другое направленье По излучистым горам
Ты душой стремишься к Богу, — Я по каменным плитам Пролагал себе дорогу К светлым Гангеса водам. Сжалься, праведник! отныне Я ползу, ползу, как змей, По гнилой болотной тине, Под корнями камышей.
Сжалься! ты один лишь можешь Слышать тайный голос мой! Ты один, один поможешь Сдвинуть камень роковой!.. ........... ........... Позови ж своих собратий, Позови своих сынов!.. Позови!..» — и голос томный Оборвался, как струна; — И во мраке ночи сонной Вновь настала тишина.
Утра пламень золотистый Проникал из-за горы В рощу, где смолой душистой Каплет сок из-под коры. Птицы кротко щебетали, И блестящие листы Капли жемчуга роняли На траву и на плиты.
По дороге шли брамины, По горе толпами шли Жены, дети и кувшины Руки смуглые несли. И потом они спускались К тем священным берегам. Где платаны разрастались, Окружа гранитный храм.
Там, в дверях, жрецы толпились С диким ужасом в очах, И светильники дымились В их опущенных руках… Где вчера струи журчали, Где святой лился поток, Камни ребрами торчали, Да сырой желтел песок.
А на берегу потока, Где так свято, ночь и день, Возносилась одиноко Человеческая тень, Тело мертвое лежало Опрокинутое ниц, И, кружась над ним, летала С диким криком стая птиц.