Я — фельетонная букашка, Ищу посильного труда. Я, как ходячая бумажка, Поистрепался, господа,
Но лишь давайте мне сюжеты, Увидите — хорош мой слог. Сначала я писал куплеты, Состряпал несколько эклог,
Но скоро я стихи оставил, Поняв, что лучший на земле Тот род, который так прославил Булгарин в «Северной пчеле».
Я говорю о фельетоне… Статейки я писать могу В великосветском, модном тоне, И будут хороши, не лгу.
Из жизни здешней и московской Черты охотно я беру. Знаком вам господин Пановский? Мы с ним похожи по перу.
Известен я в литературе… Угодно ль вам меня нанять? Умел писать я при цензуре, Так мудрено ль теперь писать?
Признаться, я попал невольно В литературную семью. Ох! было время — вспомнить больно! Дрожишь, бывало, за статью.
Мою любимую идейку, Что в Петербурге климат плох, И ту не в каждую статейку Вставлять без боязни я мог.
Однажды написал я сдуру, Что видел на мосту дыру, Переполошил всю цензуру, Таскали даже ко двору!
Ну! дали мне головомойку, С полгода поджимал я хвост. С тех пор не езжу через Мойку И не гляжу на этот мост!
Я надоел вам? извините! Но старых ран коснулся я… И вдруг… кто думать мог?. скажите!.. Горька была вся жизнь моя,
Но, претерпев судьбы удары, Под старость счастье я узнал: Курил на улицах сигары И без цензуры сочинял!
1865