Гордость, мысль, красота - все об этом давно позабыли...

Гордость, мысль, красота — все об этом давно позабыли. Все креститься привыкли, всем истина стала ясна… Я последний язычник среди христиан Византии. Я один не привык… Свою чашу я выпью до дна…

Я для вас ретроград. — То ль душитель рабов и народа, то ли в шкуры одетый дикарь с придунайских равнин… Чушь! рабов не душил я — от них защищал я свободу. И не с ними — со мной гордость Рима и мудрость Афин.

Но подчищены книги… И вряд ли уже вам удастся уяснить, как мы гибли, притворства и лжи не терпя, чем гордились отцы, как стыдились, что есть еще рабство. Как мой прадед сенатор скрывал христиан у себя.

А они пожалеют меня? — Подтолкнут еще малость! Что жалеть, если смерть — не конец, а начало судьбы. Власть всеобщей любви напрочь вывела всякую жалость, а рабы нынче все. Только власти достигли рабы.

В рабстве — равенство их, все — рабы, и никто не в обиде. Всем подчищенных истин доступна равно простота. Миром правит Любовь — и Любовью живут, — ненавидя. Коль Христос есть Любовь, каждый час распиная Христа.

Нет, отнюдь не из тех я, кто гнал их к арене и плахе, кто ревел на трибунах у низменной страсти в плену. Все такие давно поступили в попы и монахи. И меня же с амвонов поносят за эту вину.

Но в ответ я молчу. Все равно мы над бездной повисли. Все равно мне конец, все равно я пощаду не жду. Хоть, последний язычник, смущаюсь я гордою мыслью, что я ближе монахов к их вечной любви и Христу.

Только я — не они, — сам себя не предам никогда я, и пускай я погибну, но я не завидую им: То, что вижу я, — вижу. И то, что я знаю, — знаю. Я последний язычник. Такой, как Афины и Рим.

Вижу ночь пред собой. А для всех еще раннее утро. Но века — это миг. Я провижу дороги судьбы: Все они превзойдут. Все в них будет: и жалость, и мудрость… Но тогда, как меня, их потопчут чужие рабы.

За чужие грехи и чужое отсутствие меры, все опять низводя до себя, дух свободы кляня: против старой Любви, ради новой немыслимой Веры, ради нового рабства… тогда вы поймете меня.

Как хотелось мне жить, хоть о жизни давно отгрустили, как я смысла искал, как я верил в людей до поры… Я последний язычник среди христиан Византии. Я отнюдь не последний, кто видит, как гибнут миры.

1955