Грохочет тринадцатый день войны. Ни ночью, ни днем передышки нету. Вздымаются взрывы, слепят ракеты, И нет ни секунды для тишины.
Как бьются ребята — представить страшно! Кидаясь в двадцатый, тридцатый бой За каждую хату, тропинку, пашню, За каждый бугор, что до боли свой…
И нету ни фронта уже, ни тыла, Стволов раскаленных не остудить! Окопы — могилы… и вновь могилы… Измучились вдрызг, на исходе силы, И все-таки мужества не сломить.
О битвах мы пели не раз заранее, Звучали слова и в самом Кремле О том, что коль завтра война нагрянет, То вся наша мощь монолитом встанет И грозно пойдет по чужой земле.
А как же действительно все случится? Об это — никто и нигде. Молчок! Но хлопцы в том могут ли усомнится? Они могут только бесстрашно биться, Сражаясь за каждый родной клочок!
А вера звенит и в душе, и в теле, Что главные силы уже идут! И завтра, ну может, через неделю Всю сволочь фашистскую разметут.
Грохочет тринадцатый день война И, лязгая, рвется все дальше, дальше… И тем она больше всего страшна, Что прет не чужой землей, а нашей.
Не счесть ни смертей, ни числа атак, Усталость пудами сковала ноги… И, кажется, сделай еще хоть шаг, И замертво свалишься у дороги…
Комвзвода пилоткою вытер лоб: — Дели сухари! Не дрейфить, люди! Неделя, не больше еще пройдет, И главная сила сюда прибудет.
На лес, будто сажа, свалилась мгла… Ну где же победа и час расплаты?! У каждого кустика и ствола Уснули измученые солдаты…
Эх, знать бы бесстрашным бойцам страны, Смертельно усталым солдатам взвода, Что ждать ни подмоги, ни тишины Не нужно. И что до конца войны Не дни, а четыре огромных года.