Гумилёв

… Ах, зачем эти старые сны: Бури, плаванья, пальмы, надежды, Львиный голос далекой страны, Люди чёрные в белых одеждах… Там со мною, как с другом, в шатре Говорил про убитого сына, Полулёжа на старом ковре, Император с лицом бедуина…

Позабыть. Отогнать. У ручья Всё равно никогда не склониться, Не почувствовать, как горяча Плоть песка, и воды не напиться… Слышу подвига тяжкую власть И душа тяжелеет, как колос: За Тебя — моя ревность и страсть. За Тебя — моя кровь и мой голос.

Разве душу не Ты опалил Жгучим ветром страны полудённой, Моё сердце не Ты ль закалил На дороге, никем не пройдённой?

Смертной болью томлюсь и грущу, Вижу свет на бесплотном Фаворе, Но не смею простить, не прощу Моей Родины грешное горе. Да, одно лишь сокровище есть У поэта и у человека Белой шпагой скрестить свою честь С чёрным дулом бесчестного века.

Лишь последняя ночь тяжела: Слишком грузно течение крови, Слишком помнится дальняя мгла Над кострами свободных становий… Будь спокоен, мой вождь, господин, Ангел, друг моих дум, будь спокоен: Я сумею скончаться один, Как поэт, как мужчина и воин.

1935