Переломившись, век становится неровным И — от неровности ль? — не вовсе безусловным, А… как бы дрогнувшим на склоне роковом.
И вот уж плачет он, закрывшись рукавом, О плясках на лугу, ходьбе детей по бревнам И свешиванье ног с мостков над тихим рвом…
О вечном, о живом: о всём, что под металлом Он сам похоронил, когда был глупым малым, — Уж слишком молодым и дерзким на слова;
О лесе он ревет: зеленом, синем, алом, — Который он сразил, когда ломал дрова, —
И — просто о ходьбе; о том, как ставишь ногу — С беспечной дерзостью! — на снег или на грунт… В железный век машин ходьба и та — ей-богу! — Потом, когда-нибудь, воспримется как бунт.
… Чуть-чуть, когда идешь, раскачиваешь руки, Движенью радуясь… (О, горькая судьба Людей, не помнящих такой простой науки, Как пешая ходьба!..)
Теперь вообрази: в грядущей дальней дали Проснулся человек. Он видел странный сон! И, как мы говорим, что в детских снах — летали, «Сейчас во сне — ходил!» — с волненьем скажет он.