Я прежде склонен был во всем себя винить, А ныне был бы рад своей былой неволе И этой сладостной и этой горькой боли, Которую сумел потайно сохранить.
О Парки злобные! Вы оборвали нить Единственной судьбы, столь милой мне в юдоли, У золотой стрелы вы древко раскололи, А я для острия был счастлив грудь открыть.
Когда она жила, мой дух отверг свободу, И радости, и жизнь, и сладостный покой, Все это обрело и смысл и образ новый.
Напевам, сложенным кому-нибудь в угоду, Я стоны предпочел во имя той, одной, И гибельный удар, и вечные оковы.