Вновь иней на деревьях стынет По синеве, по тишине Звонят колокола Хатыни… И этот звон болит во мне. Перед симфонией печали Молчу и плачу в этот миг. Как дети в пламени кричали! И до сих пор не смолк их крик. Над белой тишиной Хатыни Колокола — как голоса Тех, Что ушли в огне и дыме За небеса. «Я — Анна, Анна, Анна!» — издалека… «О где ты, мама, мама?» — издалека… Старик с ребёнком через страх Идёт навстречу. Босой. На бронзовых ногах. Увековечен. Один с ребёнком на руках. Но жив старик. Среди невзгод, Как потерявшийся прохожий. Который год, который год Из дня того уйти не может. Их согнали в сарай, Обложили соломой и подожгли. 149 человек, из них 76 детей, Легло в этой жуткой могиле. Он слышит: по голосам — Из автомата. По детским крикам и слезам — Из автомата. По тишине и по огню — Из автомата… Старик всё плачет. Не потому, что старый. А потому, что никого не осталось. Село оплакивать родное Идёт в сожжённое село. По вьюгам, ливням и по зною Несёт он память тяжело. Ему сюда всю жизнь ходить. И до последних дней 149 душ хранить В душе своей. Теперь Хатынь — вся из гранита — Печально трубы подняла… Скрипят деревья, как калитка,— Когда ещё здесь жизнь была. Вновь иней на деревьях стынет. По синеве, по тишине Звонят колокола Хатыни. И этот звон болит во мне…
1978