«А! кум любезный Козовод! Давно ли?.» — «Вот лишь только с клячи» — «Микола как тебя пасет? В дороге много ли удачи? Каков здоровьем ты?» — «Здоров. А ты, Мирохо, сам каков?» — «Я также. Наши все ль здоровы?» — «Все, — слава! — кони и коровы; Хевронья, тетушка моя, Одна о Покрове дни пала; Спасибо ей, домком живала, И после ней с двором и я». — «Ну, это ладно...» — «Нет, Мирохо, Хоть ладно видится, да плохо. Хевроньин дом старенек был. О ней ли, што ли, он грустил, От старости ль упал, иль с горя, — О том, с тобою я не споря, Скажу, что он меня сдавил И сделал из меня лепешку». — «И вправду, плохо». — «Ни на крошку Ты, куманек, не угадал. Не плохо это — очень ладно. Ведь денежки иметь изрядно? Лишь только што оклечетал, То, разбираючи я пади, Нашел в широкой самой кади, В капусте, денег жирный клад. Приказчик дочь свою, Мавруху, Мне отдал...» — «Ладно!..» — «Плохо, брат! Жена-сумбурщица не лад. Однажды эту я воструху, Как солнце лезло на закат, Застал в лесочке, за скотиной, С Петрухой, знаешь, Красиком. Со мной, он думал, с дураком; А я вязовою дубиной Бока как надо отхватал, И от Маврухи он отстал»… — «Што ж? Ладно!..» — «Нет, не больно ладно: Маврухе, видишь, неповадно С одним со мною только жить, И ну грустить она, тужить, Зачахла, сделалась как спичка. Больных лечить плоха привычка, Однако, бают, надо так. Я трёс машнёю, как дурак, Платил, платил, — не тут-то было. Упрямое Мавруха рыло, Хоть што, в могилу уперла; Незапно подвела мне пешку, И лекарям, и мне в насмешку, Вчера как надо умерла». — «Неужто и теперь не ладно?» — «Насилу, кум, сказал ты складно!»
1787