На день восьмой открылся путь чугунный...

На день восьмой открылся путь чугунный, Лазурных рельсов блещущий накал: Они стремились на восток, как струны, И синий воздух млел и утекал.

Зной свирепел, как бык пред стягом алым: Базарный день всех поднял ото сна, И площадь добела раскалена Была перед оранжевым вокзалом.

То морс, то чай в трактире под окном Я пил, а там, по светло-серой пыли, Сновал народ и женщины спешили За ягодами и за молоком.

Мужчины, женщины — все были смуглы, И, точно абиссинское шоссе, Следами пальцев, маленьких и круглых, В глаза пестрили мостовые все.

По рынку ли, у чайных, у застав ли Я проходил — народ кишел везде, Был выходной, и множество из Навли Брело на пляж: к воде! к воде! к воде!

Плоть жаловалась жаждою и потом. Когда же звёзды блёклые взошли, Я услыхал глухую дрожь земли, Свисток и гул за ближним поворотом.

Восторг мальчишеской свободы есть В гремящей тьме ночного перегона: Не заходя в дремотный чад вагона, На мчащейся его подножке сесть,

Сощурившись от острых искр и пыли, Сжав поручень, пить быстроту, как хмель, Чтоб ветром злым в лицо хлестали крылья Ночных пространств — небес, озер, земель.

Как весело, когда поют колеса, Здесь, под рукой, грохочут буфера! Едва заметишь — мост, огни, откосы, Блеск лунных рек, как плиты серебра,

А из лесов — протяжный, дикий, вкусный Росистый дух с лужаек и глубине… … Ход замедляется: навстречу мне Душмяным мраком дышит пост «Нерусный».

Кто знает, чем волнует нашу кровь Такой полет в двоящемся пространстве, И что за демон безрассудных странствий Из края в край нас гонит вновь и вновь.

Но хорошо таёжное скитанье Холодным лязгом стали пересечь, Всех токов жизни дрожь и трепетанье Пить залпом, залпом, и в стихе сберечь.

1936