Веет негой ночь лукавая, В небесах луна горит И, меж тучек тихо плавая, Их волшебно серебрит.
Сад тенистый с изворотами Темных липовых аллей, Сад с беседками и гротами — Полон множеством людей, —
И с июльским сладострастием На гулянье дачном здесь Дышит загородным счастием Лиц пестреющая смесь.
Огневыми бриллиантами Блещут сотни фонарей. Вот — эстрада с музыкантами! Капельмейстер-чародей
Рад смычок свой к небу взбрасывать, Скрипку вдребезги разбить, Приседать рад и приплясывать, Чтоб оркестр одушевить.
Чу! Гремят рукоплескания; Упоен народный слух, — Я один среди собрания Неподвижен, нем и глух.
Знать, одна лишь благодатная Для больной души моей Есть мне музыка понятная, — Это — музыка речей!
Это, чуждые всесветного Крика, шума, торжества, Звуки горлышка заветного, Уст пленительных слова,
Звуки ясные, родимые — В царстве звучности цари, Речи так произносимые, Что прослушай — и умри!
Да меж горем и заботами В промежуточный часок Мне контральтовыми нотами Сладок женский голосок.
Да еще есть мне отрадная Музыкальность без конца: Это — музыка наглядная, Очерк милого лица.
Это — сладкая симфония, Перелитая в черты, — Это — высшая гармония В виде женской красоты!
1857