Я под Москвою эту зиму, Но в стужу, снег и буревал Всегда, когда необходимо, По делу в городе бывал.
Я выходил в такое время, Когда на улице ни зги, И рассыпал лесною темью Свои скрипучие шаги.
Навстречу мне на переезде Вставали ветлы пустыря. Надмирно высились созвездья В холодной яме января.
Обыкновенно у задворок Меня старался перегнать Почтовый или номер сорок, А я шел на шесть двадцать пять.
Вдруг света хитрые морщины Сбирались щупальцами в круг. Прожектор несся всей махиной На оглушенный виадук.
В горячей духоте вагона Я отдавался целиком Порыву слабости врожденной И всосанному с молоком.
Сквозь прошлого перипетии И годы войн и нищеты Я молча узнавал России Неповторимые черты.
Превозмогая обожанье, Я наблюдал, боготворя. Здесь были бабы, слобожане, Учащиеся, слесаря.
В них не было следов холопства, Которые кладет нужда, И новости и неудобства Они несли как господа.
Рассевшись кучей, как в повозке, Во всем разнообразьи поз, Читали дети и подростки, Как заведенные, взасос.
Москва встречала нас во мраке, Переходившем в серебро, И, покидая свет двоякий, Мы выходили из метро.
Потомство тискалось к перилам И обдавало на ходу Черемуховым свежим мылом И пряниками на меду.
Март 1941