Негры да арабы, ночь Парижа, Каждая улыбка белозуба, Ночь Парижа, облачная жижа — Снова в Сену выброшена шуба. Ну и шут с тобой, гуляй, рванина, Старый город, дивная химера, Ветреность твоя богохранима, И Людовик любит Робеспьера.
На костях Лютеции туманной Все давно другое. Бога ради, Хватит вам охотиться за Анной, Все равно какой, в каком наряде. Бродят по садам иные девы, Твой дружок седей царя Гороха, Не найти вам Анны — королевы — В том саду, где парочкам неплохо.
Здесь не пахнет Русью, и не надо, И не знает слова печенеги Многомиллионная громада Безрассудства, похоти и неги. Но вальсок сыграет на шарманке Попугай, наверно не последний, Царь Горох умрет на парижанке, Кажется, несовершеннолетней.
Свет в окошке, черные ли кошки — Все равно, от скуки не завою. Что мне помешает по оплошке Сену пятый раз назвать Невою? Мельница на площади отпетой Мне не вскружит голову, и в целом Я не знаю цвета ночи этой. Говорят о грязновато-белом.
2002