Как с Плющихи свернешь, — в переулке, Словно в старой шкатулке,
Три монахини шьют покрывала В коммуналке подвала.
На себе-то одежа плохая, На трубе-то другая.
Так трудились они для артели И церковное пели.
Ладно-хорошо. С бельэтажа снесешь им, вздыхая, Колбасы, пачку чая, В самовар огонечку прибавят, Чашки-блюдца расставят, Дуют-пьют, дуют-пьют, все из блюдца, И чудесно смеются: «С полтора понедельника, малость, Доживать нам осталось. Скоро Пасха-то. — Правильно, Глаша, Скоро ихня да наша». Ладно-хорошо.
Мальчик жил у нас, был пионером, А отец — инженером.
Мягкий, робкий, пригожий при этом, Хоть немного с приветом:
Знать, недуг испытал он тяжелый В раннем детстве, до школы.
Он в метро до Дзержинской добрался И попасть постарался,
Доложил: «Я хочу, чтоб вы знали: Три монашки в подвале
Распевают, молитвы читают И о Боге болтают».
А начальник: «Фамилия? Клячин? Хитрый враг будет схвачен!
Подрастешь — вот и примем в чекисты, Да получше учись ты».
Трех, за то что терпели и пели, Взяли ночью, в апреле.
Три души, отдохнув, улетели К солнцу вербной недели…
Для меня, вероятно, у Бога Дней осталось немного.
Вот и выберу я самый тихий, Добреду до Плющихи.
Я сверну в переулок знакомый. Нет соседей. Нет дома.
Но стоят предо мною живые Евдокия, Мария,
Третья, та, что постарше, — Глафира, Да вкусят они мира.
Ладно-хорошо.
1988