1. Живой поэт всегда забава Потенциальной смуты гражданин, Не зря у рта сквозит печаль усмешки, И не причесан, в ветоши штанин. По зыбким дням своим идет, как в морге, Всех убиенных: видит наяву, И видит, как палач в немом восторге Стихи его глотает, как халву. Он с книгой, пышно изданной в Нью-Йорке, Придет к поэту вместе повздыхать, И просидит с ним до вечерней зорьки, Смакуя заграничную печать. Ах, Мандельштам, такое ли вам снилось, Чтоб неустанно, как безмолвный грач, Отдавшись страсти собственной на милость, Читал Вас уважающий палач. И мертвого ценя вдвойне за слово, Он здесь вас постарается издать, Но не дай Бог воскреснуть Вам — живого Российская не выдержит печать. Мы будем жить, глотками отпивая, Твое вино, моя земля сырая, Пока в безвременьи не выискался вождь, И дождь доносов не взрастил былую мощь И пыль земли родной пока еще живая. Что рассказал бы Осип Мандельштам, Когда вино бы распечатал сам И сел бы к нам с воронежской тетрадкой, Какою осенил бы нас разгадкой, И что позволил бы сказать устам? Бог миловал нас. Жить или не жить, Сырую землю по глоточку пить, К ней привыкать, по ней ходить учиться, Покамест волк и сытая волчица Не взвыли: «Гадов бить!» И жирный ус в земле не начал шевелиться. 3. Добавить к поэзии русской что-либо Почти не возможно, Будь мрачною глыбой, будь солнечной глыбой, Усилье — ничтожно. В тем ты прекрасней, однажды дерзнувший На строки иные Безумец и узник, в безвестьи почивший Под небом России.
1976