Пир

Крыт лазурным пышным сводом, Вековой чертог стоит, И пирующим народом Он семь тысяч лет кипит. В шесть великих дней построен Он так прочно, а в седьмой Мощный зодчий успокоен В лоне вечности самой. Чудно яркое убранство, И негаснущим огнем Необъятное пространство Озаряется кругом. То, взносясь на свод хрустальный, Блещет светоч колоссальный; То сверкает вышина Миллионом люстр алмазных, Морем брызг огнеобразных, И средь бездны их одна, Будто пастырь в группе стада, Величавая лампада И елейна, и ясна, Светом матовым полна. В блеске праздничной одежды Здесь ликует сибарит; Тут и бедный чуть прикрыт Ветхим лоскутом надежды, Мудрецы, глупцы, невежды, — Всем гостям места даны; Все равно приглашены. Но не всем удел веселья, Угощенье не одно; Тем — отрава злого зелья, Тем — кипящее вино; Тот блестящими глазами Смотрит сверху; тот — внизу, И под старыми слезами Прячет новую слезу. Брат! Мгновенна доля наша: Пей и пой, пока стоит Пред тобою жизни чаша! «Пью, да горько» — говорит. Те выносят для приличья Груз улыбки на устах; Терны грустного величья Скрыты в царственных венцах. Много всякой тут забавы: Там — под диким воплем славы Оклик избранных имен, Удостоенных огласки; Там — под музыкой времен Окровавленные пляски Поколений и племен, — Крики, брань, приветы, ласки, Хор поэтов, нищий клир, Арлекинов пестрый мир И бесчисленные маски: Чудный пир! Великий пир!

Ежечасны перемены: Те уходят с общей сцены, Те на смену им идут; После праздничной тревоги Гостя мирного на дроги С должной почестью кладут. Упоили, угостили, Проводили, отпустили. И недвижный, и немой, Он отправился домой; Чашу горького веселья Он до капли осушил И до страшного похмелья Сном глубоким опочил; И во дни чередовые Вслед за ним ушли другие: Остаются от гостей Груды тлеющих костей.

Взглянешь: многие постыдно На пиру себя ведут, А хозяина не видно, А невидимый — он тут. Час придет — он бурей грянет, И смятенный мир предстанет Перед ним на грозный суд.

1839