Когда хочу писать к тебе сии я строки, В то время из очей моих льют слезны токи И из трепещущей руки перо падет. О Бибиков, мой друг, Козловского уж нет! Он кончил жизнь, и нам не зреть его вовеки. Пролей и ты о нем со мною слезны реки; Я знаю, что тебя встревожит весть сия: Ты, Бибиков, его любил равно как я. Я знаю, что о нем и ты стенати будешь, И знаю, что его ты вечно не забудешь. Уже престала нас сия надежда льстить, Что время нам его возможет возвратить; Но время, как река, в понт вечности стремится, А друг наш никогда уж к нам не возвратится. Не возвратится он… Льзя ль было вобразить, Что рок готовился нас вестью сей сразить? О весть ужасная, ты ум мой устрашила, Жестокая судьба, ты друга нас лишила! Хоть больше свойственно рыдание женам — Но можно ль, Бибиков, о нем не плакать нам? Кто сам чувствителен и дружбы цену знает, Тот сам, увидя нас, и с нами восстенает. Он более других тобою знаем был: Ты знаешь, сколько он отечество любил, Художеств и наук Козловский был любитель, А честь была ему во всем путеводитель: Не шествуя ль за ней, он жизнь свою скончал И храброй смертию дела свои венчал? Я мысленными зрю его теперь очами, Неустрашенного меж острыми мечами, Когда россияне стремились на врагов, Чему, я думаю, свидетель был Орлов, Свидетель дел его и был свидетель чести. Преславный сей герой уверит нас без лести, Когда его судьба во град сей возвратит, Тогда он нам о нем подробно возвестит. Не сомневайся в том и будь о сем известен: Кто мог нам другом быть, тот должен быть и честен. Сие одно меня в печали веселит, Что он окончил жизнь, как долг и честь велит, Имея во уме отечество драгое. Так будем, Бибиков, с тобою мы в покое, Не станем более крушиться и стенать, Но будем иногда его воспоминать. Когда о храбрых кто делах вещати станет, Козловский первый к нам во ум тогда предстанет; Хвалу ли будет кто нелестным плесть друзьям, Он должен и тогда представиться глазам; Иль с нами разделять кто будет время скучно, Он паки в памяти пребудет неотлучно; Всечасно тень его встречать наш будет взор, Наполнен будет им всегда наш разговор. Итак, хоть жизнь его судьбина прекратила А тело злачная пучина поглотила, Он именем своим пребудет между нас, Мы будем вспоминать его на всякий час.
1770