Вдоль забора к оврагу бежит ручеек, А над ним, средь ветвей, мне в ответ Соловей говорит по-турецки: йок-йок, Это лучше, чем русское «нет»,
Потому что неточен восточный глагол, И его до конца не поймем, Потому что роскошен его произвол, И надежда упрятана в нем.
Я не вижу, — каков он собой, соловей, Что поет на вечерней заре. Не шарманщик ли в серенькой феске своей Появился на нашем дворе?
Пахло морем, и степью, и сеном подвод, Миновало полвека с тех пор, Но меня мой шарманщик и ныне зовет Убежать к ручейку за забор.
И когда я теперь в подмосковном бору Соловья услыхал ввечеру, Я подумал, что я не умру, а замру По дороге к родному двору.
1972