Я не о тех золотоглавых певцах отеческой земли, что пили всласть из чаши славы и в антологии вошли.
И не о тех полузаметных свидетелях прошедших лет, что все же на листах газетных оставили свой слабый след.
Хочу сказать, хотя бы сжато, о тех, что, тщанью вопреки, так и ушли, не напечатав одной-единственной строки.
В поселках и на полустанках они — средь шумной толчеи — писали на служебных бланках стихотворения свои.
Над ученической тетрадкой, в желанье славы и добра, вздыхая горестно и сладко, они сидели до утра.
Неясных замыслов величье их души собственные жгло, но сквозь затор косноязычья пробиться к людям не могло.
Поэмы, сложенные в спешке, читали с пафосом они под полускрытые усмешки их сослуживцев и родни.
Ах, сколько их прошло по свету от тех до нынешних времен, таких неузнанных поэтов и нерасслышанных имен!
Всех бедных братьев, что к потомкам не проложили торный путь, считаю долгом пусть негромко, но благодарно помянуть.
Ведь музы Пушкина и Блока, найдя подвал или чердак, их посещали ненароком, к ним забегали просто так.
Их лбов таинственно касались, дарили две минуты им и, улыбнувшись, возвращались назад, к властителям своим. 1946