Из тусклой ревельской газеты, Тенденциозной и сухой, Как вы, военные галеты, А следовательно — плохой,
Я узнаю о том; что в мире Идёт по-прежнему вражда, Что позабыл весь мир о мире Надолго или навсегда.
Всё это утешает мало Того, в ком тлеет интеллект. Язык богов земля изгнала, Прияла прозы диалект.
И вот читаю в результате, Что арестован Сологуб, Чье имя в тонком аромате, И кто в словах премудро-скуп;
Что умер Леонид Андреев, Испив свой кубок не до дна, Такую высь мечтой прореяв, Что межпланетьем названа;
Что Собинов погиб от тифа Нелепейшею из смертей, Как яхта радости — от рифа, И как от пули — соловей;
Что тот, чей пыл великолепен, И дух, как знамя, водружён, Он, вечно юный старец Репин, В Финляндии заголожён.
Довольно и таких известий, Чтоб сердце дало перебой. Чтоб в этом благодатном месте Стал мрачным воздух голубой.
Уходите вы, могикане, Последние, родной страны… Грядущее, — оно в тумане… Увы, просветы не видны…
Ужель я больше не увижу Родного Фёдор Кузьмича? Лицо порывно не приближу К его лицу, любовь шепча?
Тогда к чему ж моя надежда На встречу после тяжких лет? Истлей, последняя одежда! Ты, ветер, замети мой след!
В России тысячи знакомых, Но мало близких. Тем больней, Когда они погибли в громах И молниях проклятых дней…