«Нет, братцы, нет: полусолдат Тот, у кого есть печь с лежанкой, Жена, полдюжины ребят, Да щи, да чарка с запеканкой!
Вы видели: я не боюсь Ни пуль, ни дротика куртинца; Лечу стремглав, не дуя в ус, На нож и шашку кабардинца.
Всё так! Но прекратился бой, Холмы усыпались огнями, И хохот обуял толпой, И клики вторятся горами,
И всё кипит, и всё гремит; А я, меж вами одинокой, Немою грустию убит, Душой и мыслию далеко.
Я не внимаю стуку чаш И спорам вкруг солдатской каши; Улыбки нет на хохот ваш; Нет взгляда на проказы ваши!
Таков ли был я в век златой На буйной Висле, на Балкане, На Эльбе, на войне родной, На льдах Торнео, на Секване?
Бывало, слово: друг, явись_! И уж Денис с коня слезает; Лишь чашей стукнут — и Денис Как тут — и чашу осушает.
На скачку, на борьбу готов, И, чтимый выродком_глупцами, Он, расточитель острых слов, Им хлещет прозой и стихами.
Иль в карты бьется до утра, Раскинувшись на горской бурке; Или вкруг светлого костра Танцует с девками мазурки.
Нет, братцы, нет: полусолдат Тот, у кого есть печь с лежанкой, Жена, полдюжины ребят, Да щи, да чарка с запеканкой!»
Так говорил наездник наш, Оторванный судьбы веленьем От крова мирного — в шалаш, На сечи, к пламенным сраженьям.
Аракс шумит, Аракс шумит, Араксу вторит ключ нагорный, И Алагёз, нахмурясь, спит, И тонет в влаге дол узорный;
И веет с пурпурных садов Зефир восточным ароматом, И сквозь сребристых облаков Луна плывет над Араратом.
Но воин наш не упоен Ночною роскошью полуденного края… С Кавказа глаз не сводит он, Где подпирает небосклон Казбека груда снеговая…
На нем знакомый вихрь, на нем громады льда, И над челом его, в тумане мутном, Как Русь святая, недоступном, Горит родимая звезда.
1826