Приклеен на дорожке лист каштана, и тучи посерелые в окне, и мнится, что во всей природе долгоштанной нет ничего навеянного мне. Не шевелюсь вблизи великого окошка, торчат деревья как последний стыд, и только листьями покрытая дорожка в глазах истерзанных всё время мельтешит. И желтенькое это мельтешенье рябит в глазах до боли головной, и как же мало в этом утешенья, которое еще живет со мной. Живет оно насмешливо, как прежде, хоть режь его на черствые куски, и тучи серые, подобные невежде, готовы лопнуть от глухой тоски. Еще живу, еще гляжу я в оба прискорбных глаза на закате лет, и донимает грозная хвороба, поднявшаяся как слепой скелет. Еще живу и жизнь жую свою же беззубую, средь полной тишины. Мне зябнется с утра в октябрьской этой стуже, и жду, как откровения, жены.
26 октября 1984