Горшки плетней нахальны и толсты И горячи — как только что с плиты. Вдоль гряд — разнообразные румянцы… А под плетнями, с их светоигрой Подсолнухов, сраженных детворой, Корявые горят протуберанцы.
Протуберанец я подобрала: Вот падший демон для театра кукол! Плащ золотой его полуокутал, А в сердцевине — тряпочная мгла.
На льва похож: такой же яркий, внятный… Но маску льва напялил пудель ватный, Неразличимо пахнущий в душе Льноволокном, сырьем прядильно-ткацким, Каким-то полотном предельно штатским, Речной водою и папье-маше.
… Плетусь по зною. Неводы плетней В морях жары становятся бледней… И вдруг, пером заглавным помавая, И гордый (как казенный изумруд Иль радуга сугубо деловая), Готовя крик и зная: все замрут, — На возвышенье жгучее петух Ракетою взмывает безотказной; Вздувается, слагается из дуг, Вздымается, сливаясь в полукруг (И хвост — мостом, и клич — дугообразный И, бросив обруч, — прыгающий крик, — Склоняет набок шапочку-язык.
… Точильщиком за сад зашла весна, На круглом камне круглый блеск точила. И столько искр просыпала она, Что прямо с диска лето получила. Бобы на нитях стали созревать, Сердца полусырые согревать. Я опущу на красный выступ дома Подсолнуха увядший пенопласт, Как вызов человечеству от гнома…
А между тем навстречу мне, мордаст, Воспитанник иных садов подсобных, Уже другой вздымается подсолнух… Ища иной к его фигуре ключ, Остановилась. Из разрыва туч Он, как сердитый мэр в окно фиакра, Выглядывал. И в то же время он Дышал грозой, как древний стадион, Как желтый котлован амфитеатра. Ста львиных цирков образ наливной, Утыканный сиденьями для черни, Подсолнух цвел…
А дальше, за стеной, Уже скользил деревьев шум вечерний И падал, падал зной…