Прометей

Орел на крыше мира, словно кошка, Взъерошен ветром, дующим с Кавказа. Титан казнимый смотрит в оба глаза на Зевса зверского. Так выглядит обложка бессонницы. И соки пересказа клубит луны серебряная ложка.

У Зевса от страстей отвисли груди, напряжена свирепая брюшина,- туда, где любят скапливаться люди, он извергает громы, как машина. Титан за печень держится. Вершина Кавказа ходит с ним по амплитуде.

Орел, приплод Ехидны и Тифона и брат Химеры с козьей головою, заводится, как ящик патефона, и печенью питается живою. Титан об этом думает: «Освою дыханье крупное, чтоб избежать урона».

Плоды лимона в погребе долины сплотили свет вокруг овчарни спящей. Пастух, изделье из воды и глины, пастушке в кружку льет отвар кипящий. Орел титана жрет, как настоящий, и брызжет в мощный пах слюной орлиной.

Титан не видит ни орла, ни плена, он видит, как спускается со склона Кентавр, смертельно раненный в колено. О дьявол! В благородного Хирона стрела врубилась, как топор в полено, он почернел от боли, как ворона,

и пена пышным облачным обводом усугубляет существа продольность.

Он просит смерти, будь проклят рок, Такая мука в нем Титан колотит по небесным сводам,- но бессмертен родом — бессмертья подневольность такая больность!..

Выходит Зевс:-Чего тебе, ворюга?- Титан диктует: — Сокруши порядок и смерть мою перепиши на друга, чтоб светел был отход его и сладок:

Кентавру пусть — нежнейшая из грядок, а мне — ею бессмертья центрифуга,-

ты понял? — Зевс кивнул ему невольно и удалился ублажать титана. Кентавру больше не было так больно, его зарыл Геракл в тени платана. Орел терзал титана неустанно, въедаясь в печень. Но как раз об этом известно всем и сказано довольно.